class="p1">— Принесут и голубей! — не глядя на меня ответил старик.

Было, видимо, еще рано, и мы с Колькой решили посмотреть, что делается на площади.

Невдалеке цыгане продавали лошадей. Один из них беспрестанно стегал своего коня кнутом и громко кричал: «Тпру!», «Стой, окаянная!». Крестьянин же, покупавший лошадь, держал руку ладонью кверху и улыбался, а цыган хлопал по ней своей рукой и крестился.

Мне вспомнилось, как тряпичник Уткин однажды рассказывал: «Цыгане напоят старую лошадь водкой и продают ее, пока она веселая».

Колька теперь глядел на продажу лошадей с таким удивлением, что не заметил, как бородатый цыган потихоньку подкрался к нему и сунул в его раскрытый рот кончик кнутовища. Колька страшно рассердился, схватил камень, но бросить в цыгана побоялся, а долго морщился, плевал и вытирал рукавом губы.

Наконец, мы увидели то, что искали. Пожилой рыжеусый мужчина продавал голубя и голубку. Птицы сидели в маленьком фанерном ящичке, а рыжеусый хрипловато покрикивал:

— Парочка почтарей! Парочка почтарей! — и хитро щурился, выискивая покупателей в толпе.

Узнав цену, мы опечалились. Денег у нас оказалось только на покупку одного голубя.

— Продайте, пожалуйста, отдельно голубя или голубку! — стали мы просить.

— Что вы, дурачки, разве можно отделять голубя от голубки, ведь их пара, — сказал торговец, окинув нас с Колькой внимательным взглядом, и вдруг предложил: — Пойдемте-ка в сторонку, потолкуем.

Он отвел нас подальше от народа и, озираясь по сторонам, стал разъяснять:

— Сейчас весна, для голубей самое время. Голубка каждый день яичко положит. Через три месяца от этой парочки у вас большая стая почтарей будет! Ну, давайте ваш капитал!

Мы вынули накопленные деньги.

— Да-а, маловато, — протянул торговец и, взглянув на Колькины новые ботинки, предложил:

— Давайте сапоги в придачу!

Колька тут же на месте сел на мокрый снег и начал снимать ботинки.

— Хотя нет, не надо! — вдруг почему-то раздумал торговец и уже хотел уходить. Сердце у меня упало.

— На и пиджак в придачу! — крикнул я и в один миг сбросил с себя пиджачок.

Торговец взял вещи и деньги, отдал голубей вместе с ящичком и быстро исчез в толпе.

Радостные, мы бежали домой. Колька в длинном пальто и босиком прыгал по черному талому снегу, крепко прижимая к груди ящичек с почтарями, я в рубашке без пояса еле поспевал за ним.

* * *

Особняк владельца лакового завода на Заставской улице в летние знойные дни утопал в зелени. Окна этого белого двухэтажного здания всегда были завешены тяжелыми шторами: доктор химии Герман Стерницкий не любил шума.

В саду перед открытой верандой — огромная клумба: цветы, цветы, цветы, а за клумбой насвистывал белый мраморный амур. С его пухлых губ вместо мелодии струилась серебристая лента. В бассейне, у ног амура, рыбки лениво пошевеливали хвостами. А дальше, по сторонам узких песчаных дорожек, — шиповник и розы, большие розы покачивали головками. Груши, румяные яблоки качались на тонких ветвях и, поблескивая на солнце, выглядывали из листвы.

В стороне от особняка, за высокой железной оградой, вытянулся одноэтажный корпус завода. Его окна тяжелыми решетками напоминали тюрьму.

Массивная дверь калитки в высоком плотном заборе, ведущая в сад, к особняку, была всегда закрыта с внутренней стороны. А там, за калиткой, огромная собака лениво потягивалась, высунув длинный язык.

Полакомиться грушей или яблоком из этого сада мы с Колькой и не думали, а только издали поглядывали на них.

Сад и особняк находились на углу Заставской и Цветочной улиц, и мы с Колькой, бывало, припадем к забору со стороны безлюдной Цветочной и в узкую щель наблюдаем за всем, что происходит в саду.

— Привязать к веревке грузило, какую-нибудь железку и забросить его на грушу. Веревка обовьется вокруг ветки, как завяжется… — предлагал Колька, но плодовые деревья росли далеко от забора, и достать груш или яблок таким способом было невозможно.

С наступлением зимы мы с Колькой принимались мастерить коньки. Вооружившись острыми ножами, старательно вырезали из крепких березовых поленьев сначала заготовки для коньков — трехгранные деревяшки шириною в ладонь и почти вдвое длиннее подошвы сапога. С одной стороны мы концы деревяшек закругляли, и они становились похожими на полозья маленьких санок с острой гранью внизу.

Наши коньки мы привязывали к ногам веревками. Дырочки для продевания веревок мы не просверливали, а прожигали. Накаливали докрасна конец толстой проволоки и, приставив к деревяшке, легонько поворачивали его. Клубился едкий дым, и в коньке получалась круглая дырочка.

Дома мы привязывали к ногам коньки и отправлялись кататься по гладким, скользким панелям.

Часто ездили мы к щели забора на Цветочной улице. Там, в саду, на площадке, зимой был каток для детей фабрикантов, домовладельцев.

По вечерам большие электрические лампы покачивались над катком, искрился снег, и гладкий лед, подметенный ветром, блестел как зеркало.

Приготовишки в голубых, желтых, красных вязаных костюмах, в меховых или шерстяных белых шапочках, в цветных рукавицах, кружились на льду, и коньки у них блестели как серебряные.

С темной улицы в щели нам с Колькой все это было видно так хорошо, как будто мы сидели в темном зале кинематографа и смотрели на экран.

Я любил следить за маленькой девочкой в черных рейтузиках, белой шапочке и белых рукавичках. Она так быстро и красиво кружилась, что полы ее коротенького оранжевого казакинчика взлетали как крылышки, и казалось, что девочка вот-вот улетит.

— Коля, смотри — бабочка-ласточка! — шептал я. Но Колька сердито ворчал:

— Отстань!

Иногда Колька вздыхал:

— Мне бы такие коньки да костюм, я бы им всем показал!

И вот однажды, накануне Нового года, к нам в квартиру пришла наша домовладелица, высокая, тощая дама в длинном черном пальто.

— Я к вам относительно вашего мальчика… — ласково заговорила она, обращаясь к матери. — Вашего шалуна я хорошо знаю. Для таких детей, не имеющих своей елочки, мы в этом году устроили одну большую елку. Знаешь дом в саду у лакового завода? — обратилась она ко мне.

— Знаю! — ответил я и добавил: — Только я один не пойду, мы вместе с Колькой…

— Это его дружок неразлучный, тоже сирота, — объяснила мать.

— А можно его позвать сюда? — спросила дама.

Я прибежал на квартиру к Кольке и еще с порога закричал:

— Идите скорей к нам! Хозяйка пришла. Не бойтесь! На елку приглашает!

Колька вошел в кухню нахмуренный, а его мама робко встала у порога.

— Оба они хорошие, — расхваливала нас мама, — и в школе у них ни одной тройки.