Что уж они там искали, одному аллаху ведомо, но все комнаты выглядели так, будто по ним прошелся ураган. Особенно тщательно рылись они в кабинете Лукашова, где взломали вмонтированный в стену сейф, который теперь пуст.

После шмона они принялись за Тину Павловну. Ее привязали телефонным шнуром к дивану, разорвали ночную рубаху и включили в электросеть утюг.

Можно только предполагать, что они собирались с нею сделать, но тут, по ее словам, как передал мне Иван Савельевич, в гостиную вбежал еще один из них и крикнул: "Смываемся! Минуты через три здесь будут менты!". А затем он что-то прошептал главарю, и тот, не мешкая ни секунды, указал всем на выход.

А случилось так, что непрошеных ночных "гостей" заметили соседи из квартиры напротив, подсмотрев в глазок, как они управлялись с дверными замками. Воистину хвала нашей гражданской сознательности и сверхбдительности, бережно и целенаправленно взлелеянной в годы культа личности! По крайней мере, в нашем случае…

У соседей телефона не было, поэтому, подождав с полчаса для перестраховки, они поднялись этажом выше, к приятелям, и позвонили дежурному городского УВД. Выслушав рассказ немолодых людей, сообразительный дежурный тут же решил направить на место происшествия не патрульную машину, а спецгруппу захвата.

Это заняло немного больше времени, но было вполне оправданно: у патрульных выучка не та, ребята там собраны по принципу "с миру по нитке", а оперативники – "волкодавы", и вооружены соответственно, и натасканы весьма прилично.

И все же они опоздали, хотя счет шел на минуты. Почему? Кто-то предупредил? Но кто?

Оставив все еще обиженного на меня Савельева у двери, я поспешил к дивану: Тина Павловна открыла глаза и зашевелилась.

– Сережа… – тихо прошептала она, заливаясь слезами.

– Ну, будет, будет… – как только мог, нежно заворковал я, поглаживая ее руки. – Все о'кей.

– Это ужасно… Это ужасно… Эти люди…

– Тина, успокойтесь, мы их найдем, – чересчур бодро пообещал я. – Как они выглядели?

– Бр-р… – вздохнула Тина Павловна, непроизвольно сжав мою руку. – Они были в масках. Я… я не помню.

В "Дубке" убийца был в маске, здесь – то же самое… Не из одной ли компании? Не знаю, не знаю… Почерк схож: по продуманности, по наглости и безбоязненности и, наконец, по оперативности действий.

Что они искали? Нашли или нет? Из вещей ничего не пропало, только деньги, около тысячи рублей, остались от похорон.

А взять, будь это простые грабители, было что: импортная видеоаппаратура, норковая шуба, старинный фарфор, золотые украшения в шкатулке на немалую сумму, серьги с бриллиантами в ушах хозяйки…

Не успели? Ну уж, времени у них было вдоволь. А вот деньги прикарманили… Вопреки приказу? Деньги не пахнут… Кто отдал приказ? И что, что хотели они от вдовы Лукашова?!

– Тина, эти типы вас о чем-либо спрашивали?

– Нет, – ответила она не задумываясь.

Ее глаза смотрели на меня с такой кротостью, что я на этот раз ей поверил. Не спрашивали… это значит, что о существовании тщательно замаскированного сейфа-тайника, который был прикрыт массивным книжным шкафом, им было известно давно.

Тогда выходит, что они ничего не нашли? И хотели "поспрашивать" Тину Павловну на свой манер, но им помешали.

– Сергей Петрович! – вывел меня из задумчивости голос Ивана Савельевича. – Ходь сюды… – Я сейчас…

Мягко отстранив руку Тины Павловны, я подошел к следователю.

– Оцэ я тут кой-кого поспрашував… – зашептал он мне на ухо. – Суседей… Так они видели, шо эти уехали на "Ладе" новой модели.

"Лада"! Уж не та ли, что я видел, когда возвращался от Тины Павловны? А если так, значит… Значит, они вели за домом наблюдение! И мое посещение вдовы Лукашова не осталось незамеченным. Вот почему они проникли в квартиру почти сразу после моего ухода – боялись, что опоздают…

– Чи ты заснув? – теребил меня за рукав Иван Савельевич. – Ото я и кажу, можэ воны и дачу… того…

Дача! Какой я осел! А ведь все так просто…

– Иван Савельевич! Ты тут сам… крутись, а я помчал.

– Куды? – вытаращился на меня следователь.

– На… На кудыкины горы… – едва не сорвался я, чтобы ответить совершенно народной мудростью, но вовремя вспомнил о присутствии Тины Павловны.

– Проснись! Да проснись, чтоб тебя! – едва растолкал я сержанта-водителя, сладко посапывающего на разложенном сиденье. – Поехали, ну! Жми на всю железку…

Впереди занималась утренняя заря, отделяя оранжевой полоской сонную земную твердь от прозрачной черноты звездного неба.

Если где-то есть земной рай, то я изведал его за эти две недели здесь, в этом прокаленном насквозь бешеным южным солнцем аду.

До меня Ольга не знала мужчин. Каким неизъяснимым блаженством полнилось все мое естество, когда я сжимал ее в объятиях! Она что-то робко лепетала, а я целовал ее, целовал…

Во мне что-то сломалось, какой-то очень важный стержень, на который была нанизана вся моя сущность. Почему я такой? Неужели мне на роду написано быть убийцей, человеческим отбросом, способным из-за денег на все? Неужели я настолько пропащий, что мне уже не узнать никогда простого человеческого счастья – быть любимым и любить, стать мужем и отцом?

Эти проклятые вопросы доводили меня едва не до умопомрачения, по ночам я стал мучиться бессонницей. И когда мне уж совсем становилось невмоготу, я с неистовством приникал к губам Ольгушки, словно страждущий путник к роднику, и упивался ее свежестью и безгрешной чистотой…

Все это было… Теперь мне кажется, что это был сон… Все закончилось в одночасье, когда постучала в дверь нашей комнаты субботним вечером чья-то твердая, уверенная рука. В это время мы лежали в постели, воркуя, как два голубка.

В один момент я уже стоял у порога, сжимая в руках наган и быстро натягивая на себя спортивный костюм.

– Кто? – спросил я как можно спокойнее, прижимаясь спиной к стене у двери.

– Свои… – ржаво скрипнуло за дверью.

– У меня нет своих, – упавшим голосом ответил я, стиснув зубы до скрежета.

– Не дури. Открывай. Мне некогда тут трали-вали разводить.

Его скрипучий голос я бы узнал из тысячи других в любой толпе. Я даже замычал от ненависти к этому человеку.

– Смотри не пальни, – из-за двери. – С тебя станет…

– Погоди чуток… Оденься… – обернулся я к Ольге: она, затаив дыхание, смотрела на меня исподлобья.

Трус я поганый, сморчок, сявка! Не хватило у меня духу признаться… нет, хотя бы намекнуть, кто я на самом деле, когда она спросила, почему я ношу оружие. Сказал, что сотрудник… уже и не помню каких органов, отдыхаю после опасного задания. Эх!