них были привязаны маленькие колокольчики. На шее человека на кожаных шнурках висели несколько амулетов, сделанных из кожи, дерева и металла, на ногах надеты мягкие кожаные сапоги с загнутыми носками, а на голове — словно сияющая мягким серебристым светом высокая корона или, скорее, головной убор из широких светящихся перьев, росших словно из головы этого человека. Смуглое лицо его было спокойно, в руках он держал два круглых бронзовых диска, которыми ритмично ударял друг о друга, а сквозь плотно сомкнутые тонкие губы издавал негромкий мычащий звук. Чёрные раскосые глаза смотрели на птицу, летевшую прямо на него. Человек прекратил постукивать дисками и, вытянув губы трубочкой, издал полусвист-полупридыхание, похожее на хлопанье мягких крыльев почти бесшумно летящей птицы. В облике его явственно стали проступать птичьи черты — как будто на изображение человека наложилось полупрозрачное изображение огромного орла. Человек поднял обе руки в стороны, отчего рукава халата развернулись. Орёл-призрак расправил крылья, словно намереваясь взлететь, и издал громкий прерывистый звук «кьяк-кьяк-кьяк», мгновенно перешедший в почти ультразвукового диапазона свист.

Свист превратился в яркий, ослепительно-белый тонкий луч, который ударил в грудь Ивана-птицы как стрела, выпущенная из арбалета. От этого удара мир перед глазами Ивана словно погас, калейдоскопические видения мгновенно промелькнули перед глазами. Вздрогнув всем телом, Иван открыл глаза. Он находился под тентом на отвесной скале пика

Сфинкс, дождь закончился, первые лучи восходящего солнца освещали скалу. Немного потряся головой, он увидел, что Ника не спит, а пристально глядит на него.

— Болит? — сочувственно спросила она. — Потерпи, пожалуйста, немного, сегодня спустимся вниз, а завтра выйдем на трассу и скоро будем в Абакане.

Она смолкла, увидев полные решимости серые глаза Ивана, который покачал отрицательно головой и сказал медленно:

— Нет, Ника. Я видел очень ясный сон. Завтра мы едем на юг — в Туву.

Глава 4. Кирилл

— Ты, Кирюха, однако, вот что должен сделать, — рыжебородый старик закашлялся и бросил окурок папиросы, втоптав его каблуком резинового сапога в прибрежный песок. — Дело твоё не безнадёжное, но, коли не поспешишь, плохо может быть — по тебе видно.

От откровенной прямолинейности старика Кириллу стало не по себе, но он слушал внимательно.

— Ты когда из Ванавары по Тунгуске сюда добирался, почему у людей ничего не спросил? Хоть в Байките, хоть в Полигусе, да и в любом посёлке сказали бы, что тебе на Еннгиду нужно. А здесь, в Кузьмовке, ты их не найдёшь, лекарей этих своих. Так что возвращайся вверх по Тунгуске до реки Вельмо, а там снова вверх по течению и в посёлке Бурный или в самом посёлке Вельмо спросишь.

— Спасибо, дедушка Емельян.

Кирилл, помялся немного и спросил, стесняясь:

— А правда, что они всё могут?

— Да кто ж его знает, мы-то с ними и не якшаемся. Мы же православны люди поди, а они-то, говорят, с чёртом знаются, — дед перекрестился и закурил новую папиросу. — А ты молодой совсем, зачем тебе в пеклото лезть самому? Врачи-то городские разве не помогут?

— Нет, — ответил Кирилл коротко.

Он пожал дедову широкую ладонь, закинул за спину тяжёлый рюкзак и пошёл вдоль реки. От широкой Подкаменной Тунгуски веяло покоем, с её высокого правого берега был виден плывущий большой плот, который, наверное, был унесён течением откуда-то с сенокоса. Тайга на противоположном берегу выглядела как пушистый мех тёмно-зелёного цвета, о который, казалось, можно потереться щекой.

Через два дня он плыл в моторной лодке вместе с пожилым охотником Никитой, который направлялся в посёлок Вельмо. Дед Никита, сидя на корме у тридцатисильного мотора «Вихрь», беспрерывно курил, завернувшись в прорезиненный зелёный плащ, надетый поверх короткой телогрейки, время от времени запевая дребезжащим голосом частушки, которых знал бесконечное количество. Кирилл улыбался, слушая нецензурные припевы, но в ушах его снова и снова звучала последняя беседа с пожилым врачом, заведующим отделением районной больницы, во время которой тот, заполняя медицинскую карточку толстой чернильной ручкой, говорил сухим тоном, не глядя на Кирилла:

— Я вижу, вы человек мужественный, поэтому я вам скажу правду… Или почти правду. Последствия таких травм черепа и позвоночника, как у вас, молодой человек, пока излечению не поддаются. Вам нужно постоянно наблюдаться у медиков, может быть, удастся хоть что-то сделать.

— Спасибо, — тихо сказал Кирилл и встал. — До свидания, доктор.

— Постойте-ка, молодой человек! — голос врача был взволнован. — Если бы вы начали плакать и кататься по полу в истерике, я бы со спокойной душой забыл о вас. Но теперь я хочу вам кое-что рассказать. Садитесь.

Кирилл сел в продавленное кресло, стоявшее возле выхода из кабинета. Врач с неожиданной для его почтенного возраста стремительностью подошёл к нему, отчего полы его белого халата распахнулись, прикрыл поплотнее дверь и, усевшись верхом на старинный венский стул, начал рассказывать:

— …Много лет назад я, окончив медицинский институт, работал в Эвенкии в небольшом посёлке. И довелось мне быть свидетелем событий, которые я, как естествоиспытатель, не могу объяснить с научной точки зрения.

И далее он рассказал Кириллу несколько странных историй, которые приключились с ним во время его многочисленных поездок в отдалённые посёлки и на геологические базы, расположенные в непроходимой тайге. Все эти истории были связаны с необъяснимыми исцелениями безнадёжных больных после того, как от них уже отказались врачи. Иногда это были охотники после несчастных случаев на охоте, иногда геологи, а чаще — местные жители, эвенки. Один из этих случаев запомнился Кириллу во всех деталях.

— …Я уже ждал вертолёт, чтобы лететь домой после планового облёта таёжных селений и охотничьих зимовий, когда за мной пришёл вездеход из соседнего посёлка. Молодой охотник-эвенк упал со скалистого обрыва, получив множественные переломы рёбер, переломы позвоночника и основания черепа, открытый перелом ноги. Это зрелище было тяжёлым даже для меня, а я к тому времени повидал многое. Я оказал первую помощь, сделав всё необходимое в таких случаях, но видел, что жить ему осталось несколько часов. Он был без сознания, уже начались воспалительные процессы, которые в тех условиях остановить было невозможно. Об этом я и сообщил его отцу, который ответил, что нужно, чтобы его сын смог продержаться хотя бы до завтрашнего утра. Когда я сказал, что это вполне вероятно, он успокоился и сказал мне: «Хорошо! Завтра уже Наксан приедет». После этого он лёг на пол в углу дальней комнаты и заснул, завернувшись в тонкое шерстяное одеяло. У постели раненого осталась его жена, совсем ещё молодая женщина, у которой я спросил, кто такой Наксан — друг её мужа или,