возможно, брат. Она, казалось, не слышала вопроса, но после моей настойчивой просьбы сказала только: «Наксан видит Солнце даже ночью».

Когда пришло утро, молодой охотник, видимо, был уже на пороге смерти, дыхание его стало прерывистым, лицо приобрело зеленоватосиний оттенок. Я уже готовился зафиксировать смерть и выполнить все необходимые формальности, когда на дороге загрохотал дизель тяжёлого тягача. Водитель заглушил двигатель у самой калитки, и в окно я увидел, как из кабины с лёгкостью спрыгнул на землю, как мне показалось, молодой человек невысокого роста в обычном брезентовом геологическом костюме и чёрных резиновых сапогах. Лица его я сначала не рассмотрел, но когда он обернулся, я с изумлением увидел, что это пожилой эвенк. Лицо его выглядело старым, но двигался он легко и уверенно. Походка была твёрдой, а по тому, как он чуть выше обычного поднимал колени при ходьбе, было видно, что не так давно он много ходил по тайге.

Он вошёл в избу и дружелюбно поздоровался со мной, назвавшись Афанасием. Большой брезентовый рюкзак, до того висевший у него на одном плече, он аккуратно положил на стол. По тому уважению, которое ему оказывали хозяева, я понял, что это и есть Наксан. Я подумал, что он похож на одного старого целителя-травника, которого знал, когда жил в центральной России, и, конечно же, сразу догадался, что Афанасий является одним из тех врачевателей, которые до сих пор рождаются во всех точках планеты, словно для того, чтобы исправлять ошибки «официальной» медицины.

Он собрал в избе всех родственников раненого парня, которых смогли найти в тот день, рассадив их на полу по периметру большой комнаты, в центре которой был поставлен стол с лежавшим на нём раненым охотником. Он указал и место, на котором должен был сесть я — рядом с головой больного. Из рюкзака Наксан выложил сделанный из оленьей шкуры большой бубен, украшенный разноцветными ленточками, длинную колотушку, вырезанную из оленьего рога, и множество разных предметов — медные колокольчики, трещотки, ожерелье из медвежьих зубов, орлиные перья, пучки трав. Он облачился в длинную, почти до пят накидку, сшитую из выделанной шкуры лося, отделанную бахромой и расшитую разноцветными лентами и мелким бисером, а на голову надел островерхую шапку, отороченную рыжимлисьим мехом. С козырька шапки до половины лица его свисали тонкие кожаные полоски, так что лицо, и без того непроницаемо-загадочное, почти полностью за ними скрылось.

С этого момента его поведение изменилось. Движения его стали мягкими, словно у большого кота. Каждому из присутствующих он велел выпить по три глотка спирта, который принесли хозяева избы. Пока большую железную кружку со спиртом передавали по кругу, он начал петь хриплым голосом по-эвенкийски, тембр голоса изменялся непредсказуемо, переходя то в визг, то в рычание, сопровождалось пение ритмичными ударами бубна. Звук бубна имел очень низкий тембр, гул наполнил всё помещение, в окнах зазвенели стёкла.

Спирт обжёг мне горло, голова моя закружилась, и я как-то очень быстро опьянел. Присутствующие, видимо, тоже ощутили опьянение, потому что стали подтягивать Наксану нестройными голосами, а он, приплясывая и хрипя, кружил вокруг стола, взмахивая бубном при каждом ударе по нему. Жена раненого помогала Наксану, делая резкие взмахи деревянной трещоткой, к которой было привязано несколько чёрных перьев ворона и яркие полоски разноцветной ткани. Маленькие жестяные бубенчики, прикреплённые к ручке трещотки, создавали невыносимое для слуха бренчание. Отец молодого охотника тоже стучал в маленький бубен, который принёс с собою. Целый хор разнообразных звуков заполнял всю комнату, пропахшую потом, запахом алкоголя и дымящегося багульника, сухие листья которого Наксан бросил на растопленную печь.

Через некоторое время я с удивлением для себя обнаружил, что тоже подтягиваю песне Наксана, которая состояла из ритмично повторяющихся фраз. В какой-то момент он издал громкий пронзительный крик, упал возле моих ног лицом вниз и лежал так неподвижно примерно час, а бубен всё это время продолжал греметь. Потом Наксан поднялся и, шатаясь, как пьяный, подошёл к лежавшему на столе раненому охотнику. Несколько слов только сказал он, обращаясь с просьбой о помощи к властительнице Вселенной. Узким ножом, лезвие которого было почти чёрным от древности, он вскрыл все наложенные мною вчера повязки и отбросил их в сторону. Он обработал и промыл спиртом раны и потом снова забинтовал их так умело, что мне показалось, будто мы проходили практику в одной и той же больнице.

Безбоязненно перевернув больного на живот, он осмотрел спину, несколько раз пробежавшись, словно пианист по клавишам рояля, мягкими движениями пальцев вдоль позвоночника от затылка до копчика. Склонившись над раненым, он долгое время производил какие-то операции с повреждёнными позвонками, как видно, пытаясь восстановить сломанный позвоночник. Я-то знал, что сделать это невозможно, но продолжал наблюдать, не вмешиваясь. Так продолжалось несколько часов кряду, после чего он намазал спину парня принесённой мазью и снова его перевернул.

Всё это время бубен продолжал греметь, присутствующие сидели, раскачиваясь в разные стороны, как совершенно невменяемые, кто-то пел, кто-то уже заснул, привалившись спиною к бревенчатой стене. В этот момент Наксан, видимо, подал незаметный знак, и бубен зазвучал с нарастающей силой, временами совершенно оглушительно. Все выпрямились и, как мне показалось, внутренне подобрались. Наксан кружился, полы его одежды задевали лица сидящих, длинные ленты, пришитые к его накидке, развевались. В какой-то момент он сделал резкое хватающее движение левой рукой в воздухе, рука осталась сжатой в кулак. Подскочив к раненому, он приставил кулак ребром к его животу и резко дунул в отверстие, образованное указательным и большим пальцами, как бы вдувая что-то в живот через зажатую в кулаке невидимую трубку. То же самое он проделал во второй раз, только приставил кулак ко лбу охотника. В третий раз он, издав невероятный по силе протяжный крик «А-а-а-ай!», схватил воздух уже правой рукой. Мне показалось, что на секунду в дымном полумраке избы промелькнул силуэт маленькой птички, которую с проворством схватил Наксан. Мгновенно поднеся руку к сердцу охотника, он с резким шипением дунул в кулак. Тело раненого словно пронзил электрический разряд! Оно выгнулось дугой, потом снова выпрямилось на столе.

Наксан повернулся и обыденным тоном сказал: «Всё, спасибо!». Сразу же все зашевелились и заговорили друг с другом, кто-то закурил, а я сидел молча, не зная, как реагировать на это представление. Я не считал, что увиденный мною спектакль сможет как-либо помочь умирающему, но не сомневался, что определённое психологическое воздействие на родственников раненого он окажет. Наксан тепло попрощался со мной, а когда я уже переступал порог избы, он сказал, явно обращаясь ко