жизни наступила совершенно новая страница, наполненная радостями, разочарованиями и сбывшимися желаниями.

ИНСТИТУТ

I

— Какое место, товарищ Машеров, отводится студенчеству в стране? — насупив брови, строго спросил Петра лысый в очках толстяк.

— Самое благородное,— неопределенно пожал плечами кандидат в студенты.

— Разъясните свою мысль более четко и подробнее, — все тем же тоном продолжал очкарик.

— Усердно учиться,— стал перечислять Машеров,— примерно вести себя, помогать кому трудно, быть искренним и честным товарищем.

Петр, развев руками, замолчал.

— И все?

— По-моему, этого вполне достаточно.

Толстяк недовольно поворочал бумагами, перечитал анкету и автобиографию и снова спросил:

— Товарищ Машеров, как вы понимаете свою личную роль, место в строительстве коммунизма?

Столь абстрактный вопрос не застал Петра врасплох. Он, не долго думая, так же риторически произнес:

— Буду стараться занять достойное место.— Петр, немножко подумав, уточнил: — Прежде всего организую в институте крепкую спортивную группу по лыжному спорту, что поможет значительно укрепить физическое состояние студентов, улучшить их здоровье…

— Откуда у вас такая уверенность? — скептически сморщился очкарик.

— С малых лет катаюсь на лыжах,— парировал Петр и добавил: — Даже сам умею делать их.

Такое уверенное убеждение будущего студента в возможностях спорта, его крестьянская практичность и искренность позволили толстяку поставить в нужном месте соответствующую запись, без которой даже отлично сдавший экзамены не мог стать студентом. Это была, мягко говоря, проверка мандатной комиссией, то есть особым отделом, на политическую благонадежность (на институтском жаргоне она называлась двумя нулями). Как известно, после Октябрьской революции учиться в институтах могли далеко на все. Туда ограничивался вход выходцам из буржуазных семей, детям бывших офицеров, служащих, священников, зажиточных крестьян. Широкая дорога открывалась выходцам из бедноты, рабочих, детям красноармейцев или погибших в боях за Советскую власть. Но даже и эта категория пропускалась через политическое сито. В середине тридцатых годов в стране искусственно создавались пугало классового врага и фигура самого верного и надежного защитника социализма от коварных происков этих самых проклятых врагов. Его имя и портреты пестрели на всех крупных зданиях Витебска, не исключая и педагогического института, куда после последней точки лысого толстяка был зачислен Машеров в качестве студента физико-математического факультета.

К этому времени в вузе функционировало три факультета: биологический, исторический и физико-математический, которые давали прочные знания своим питомцам. Витебский государственный педагогический институт имеет славное прошлое. Он образовался на базе учительского института, существовавшего с 1910 года. В довоенный период здесь сложился прекрасный коллектив высококвалифицированных преподавателей. Институт имел неплохое по тем временам оборудование, кабинеты, лаборатории, библиотеку. В его стенах были подготовлены прекрасные специалисты, многие из которых стали видными учеными, руководителями, общественными и государственными деятелями. Успехи института многократно отмечали вышестоящие инстанции. В 1936 году, например, народный комиссариат просвещения БССР в специальном приказе отметил особые достижения коллектива вуза в спорте. В том же году решением Витебского городского комитета комсомола институту было присуждено Красное Знамя горкома. В решении по этому поводу подчеркивалось: «За хорошие показатели по развертыванию широкого движения студентов, за отличную учебу, за активную борьбу по повышению успеваемости студентов, за успехи в развертывании физкультурной и общественной работы».

Особенно была хорошо поставлена оборонно-массовая работа. В течение ряда лет институт занимал первое место по данной позиции. Военный руководитель Рафалович Г. К. и секретарь комитета комсомола Эльгурт А. Л. за умелую организацию физкультурной и военной подготовки награждались грамотами и поощрялись денежными премиями.

Среди студентов широко практиковались разного рода походы, лыжные вылазки, экскурсии по историческим местам, марши-броски, коллективные прогулки в живописные уголки области и республики. Так, 31 января 1936 года был совершен поход по маршруту Витебск — Чепино и обратно. В нем участвовало более четырехсот человек.

Петр Машеров, едва окунувшись в студенческую жизнь, стал самым страстным сторонником многих видов спорта. Но особенно его влекли лыжные дальние походы. В них он видел самую лучшую закалку и здоровья, и характера.

— Это истинно рыцарское занятие,— восторженно отзывался Петр о лыжном спорте.— Оно достойно настоящих мужчин.

По его инициативе в институте образовалось несколько групп лыжников, которые, натренировавшись и подобрав соответствующий спортинвентарь, систематически делали походы в самые отдаленные районы области, встречались с крестьянами, молодежью, рабочими, своими коллегами из других учебных заведений. Однако самыми притягательными местами для студентов Витебского пединститута являлись сельские школы. Им отдавали все свободное время. Кое-где по просьбе директоров или завучей некоторые студенты проводили уроки по своей будущей специальности. Потом, привыкнув к коллективу, они уже не расставались с ним. У Машерова тоже появилась такая школа. Правда, пригодился он там не как преподаватель-практикант по физике или математике, а как заядлый физрук, разумеется, с лыжным уклоном. Дружба со школой складывалась так, что иногда приходилось пропускать занятия в институте. Это, разумеется, не поощрялось деканом. Поэтому после двух предупреждений пришлось умерить число свиданий с этой сельской светлицей знаний.

Вообше, студенты и выпускники Витебского педагогического института были нарасхват. Каждый заведующий районо, директор школы стремились всеми доступными им путями заполучить питомцев этого знаменитого вуза.

Чего греха таить, не скупились на разного рода приманки. И вышеуказанные, никем не разрешенные уроки, тоже являлись своего рода приманкой — авось, потом клюнет. И многие не стрельнули мимо. Забегая вперед, надо сказать, что Витебский пединститут и ныне высоко держит марку. Его рейтинг среди подобных вузов страны очень и очень высок.

Между тем, учебные дела Петра Машерова шли ритмичным уверенным шагом. Он усердно и глубоко штудировал книги, добросовестно посещал и слушал лекции, конспектировал услышанное от преподавателей. Допоздна засиживался в библиотеках, а потом все записанное еще читал или повторял в общежитии. Чтобы не мешать другим, он забирался в Красный уголок или любую иную свободную комнату.

— Петро, ослепнешь,— шутили студенты.— Кому потом станешь нужен?

— Найдется смелая,— бодро отвечал он.— Не все же такие, как вы, разборчивые.

Но здесь приходила строгая комендантша и, как обычно, произносила лишь одно слово:

— Спать!

Ее мнение апелляции не подлежало. Она являлась в общежитии богом и царем. Если кто осмеливался ослушаться, кончалось плохо — приходилось искать приют на частной квартире. А это для студента было страшнее двух двоек, ибо за них лишали стипендии только за семестр. Без десятки-другой можно было перебиться, а вот без жилья было трудно каждому. Что касается Машерова, то его прогоняли спать из-за жалости, стараясь сберечь здоровье этого послушного и прилежного студента. Иногда даже комендантша, поменяв тон, ласково просила:

— Не сиди по ночам, найди другое время.

— Где его найти?