– Ладно, что хочешь за невольницу?

– Пять таньга.

Мишаня пересчитал последние оставшиеся монеты – всего четыре.

– Четыре дам.

Башкир задумался на мгновение:

– Ни тебе, ни мне – четыре с половиной!

– Нет у меня столько – только четыре! С ярмарки иду, все деньги в товар вложил. Богом клянусь!

Башкир скривился, как будто лимон раскусил.

– Э-э-э, давай!

– Ты хоть невольницу покажи, – вмешался Павел, – вдруг это старуха немощная!

– Твоя правда, смотри товар!

Башкир махнул рукой. Из-за кустов вышел еще один башкир – в драном войлочном халате. Он тащил за волосы молодую девушку – девчонку почти.

– Смотри, урус!

Лицо девчонки было в синяках, одежда местами порвана.

– Дяденьки, спасите от поганых! – взмолилась девушка. И тут же получила от башкира кулаком в спину.

– Молчи, невольница, а то я тебе язык отрежу! Видишь, мужчины разговаривают!

Ушкуй подошел поближе к берегу, но не пристал. Михаил оторвал кусок ткани, завернул монеты и бросил их на берег. Башкир в колаксыне ловко поймал монеты на лету, развернул, пересчитал.

– Все честно. Забирай товар.

Он подтолкнул девушку.

Та рванулась, вошла в воду, замерла на мгновение – уж больно вода холодна. Потом дернулась вперед, протянула руки. Сидевший на носу Трофим ухватился, приподнял ее и поставил на палубу ушкуя. С подола мокрого платья стекала вода, босые ноги посинели от холода.

Команда оттолкнулась от мелководья веслами, отошла от берега и вывела ушкуй на стремнину. Полагаться на порядочность незнакомых людей, тем более – неверных, как прозвали на Руси мусульман, было бы верхом неосторожности.

Не занятый греблей Михаил подошел к девушке. Та без сил опустилась на палубу, не в состоянии еще поверить в неожиданное спасение из плена.

– Как тебя звать?

– Елизаветой батюшка нарек.

– Лиза значит. Откуда ты, из каких краев?

– Рязанская я.

Рязань была удельным княжеством, не подвластным великим московским князьям.

– Как к башкирам попала?

– Он меня у татар перекупил, видно – к себе в улус думал привезти, а тут распутица. Кони у него из сил выбились, а подо мною – пал.

– Отдыхай, поешь вот.

Мишаня достал из холщового мешка краюху хлеба и кусок сала, быстро нарезал и протянул девушке. Но Лиза взяла только хлеб и жадно впилась в него зубами.

– А сало чего же не берешь? Неуж тебя в мусульманство обратили?

– Так ведь сейчас Троицкая седмица, пост, мясное вкушать грешно.

– Странствующим, воинам и болящим – можно. Что-то ты набожная больно!

– Так отец мой убиенный, Царствие ему небесное, священником в селе был, пока татары не напали.

Девушка осенила себя крестом.

– Так ты сирота теперь?

– Выходит – так.

– А меня Михаилом зовут, я приказчиком у купца Аникея служу. Мы из села Чижи, что рядом с Хлыновым. Да ты ешь, ешь.

Мишаня отошел к стоящему на корме Павлу.

– Чего теперь с ней делать-то?

– Сам купил, сам и решай. К деду с бабкой своим определи, пусть домашнюю работу делает – печь истопить, похлебку сварить, в избе подмести, кур накормить.

– Верно, и как я сам сразу не догадался.

Первым делом по приходу в Хлынов они стали разгружать ушкуй. Не бросать же его с товаром у пристани!

Когда первая подвода с тканями подъехала к лавке Аникея, купец удивился:

– Это что еще такое?

– Да вот – невольницу купил, Лизаветой звать.

Купец неодобрительно посмотрел на Михаила.

– Сколько на свете живу, отродясь невольниками не торговал. Богомерзкое это дело!

– Да ты что, дядя Аникей! Я же не торговать ее взял – из плена башкирского выкупил. Сирота она, из Рязани.

– Тогда совсем другое дело! Ну, раз сам купил, сам с ней и определяйся.

Они продолжили разгружать товар.

Уже поздно вечером, при свете лучины, стали подсчитывать – сколько чего куплено и почем.

Сидевшая до того в углу лавки Лиза подошла поближе к Михаилу, писавшему на восковых дощечках, вгляделась.

– Любопытствуешь?

– А можно мне?

– Неуж писать-читать умеешь?

– Батюшка научил.

На Руси писать-считать умели монахи, люди бояр-ского и княжеского звания, немногие купцы да житии люди – писари и столоначальники. А уж грамотные женщины – редкость необычайная. «Хм, похоже, приобретение ценное».

У Аникея сразу ушки на макушке, стойку сделал, ровно охотничий пес. И к Мишане ласково:

– Зачем тебе еще один лишний рот в избе? Продай ее мне.

– Не торопись, дядя Аникей, я и сам еще с Лизаветой не определился.

Похоже, Лизавета – грамотный работник, удачно Михаилу в руки попала. Хитер Аникей, с ходу ситуацию оценил, перекупить предложил. Однако если она и в самом деле грамотна да прилежна – самому пригодится.

Они свели счеты, Аникей отсчитал Мишане деньги, и молодой приказчик отправился с невольницей к себе домой.

Супротив ожиданий дед с бабкой встретили невольницу приветливо. А уж когда Мишаня объявил, что Лизавета сирота и выкуплена им из неволи, то и вовсе стали относиться к ней, как к дочери.

Бывшая невольница освоилась на новом месте. Работницей она оказалась хорошей. Каждый день Мишаня отмечал перемены в избе: то занавеска новая появилась на печи, где дед спал, то стол до желтизны выскоблен. Миски намыты, приготовлено вкусно, в избе чистота. Не промахнулся с приобретением молодой приказчик. И набожна – каждое воскресенье спозаранку в церковь на службу ходит.

Через неделю Мишаня со спокойной душой отправился на ушкуе в очередную ходку за товаром.

Они спустились по Вятке вниз и немного не добрались до Пижмы, когда впередсмотрящий Капитон закричал:

– Лодья впереди тонет!

Все сгрудились у борта. Прямо по курсу, в двух сотнях саженей, завалившись на правый бок, погружалась в воду лодья.

– Не иначе – с топляком столкнулись, – сказал Павел, и сразу же: – Ну, чего рты раззявили – на весла! Людям помочь надо!

Гребли мощно, да течение мешало.

Наконец они оказались у лодьи. Почти в ту же минуту она ушла под воду, пустив большой воздушный пузырь.

В воде барахтались несколько человек. Команда хватала их за одежду и затаскивала на борт.