На моем столе лежала фотография с церемонии награждения у мэра, и я постучал по ней пальцем.

– Теперь нас признали, брат.

Хотя воздух был жарким и удушливым, я ехал домой с открытыми окнами, стараясь таким образом проветрить мозги после столь непростого денька. Пересекая в сумерках пролив Миссисипи, я видел, как под мостом блестела темная вода и несколько прогулочных катеров возвращались к своим причалам.

Я живу на острове Дофин – узкой полоске песка в тридцати милях к югу от Мобила. Мой дом на высоких сваях с видом на залив представляет собой болтающуюся над землей коробку – идеальное убежище в моем представлении. Место это в принципе мне не по карману, но когда несколько лет тому назад умерла моя мама, она оставила мне достаточно, чтобы платить по счетам. Сначала я планировал купить холостяцкие хоромы где-нибудь на недорогом участке, а оставшиеся средства пустить в оборот, обеспечивая себе пусть и небогатое существование, но все-таки позволяющее не работать. Но однажды, рыбача у берегов Дофина, я увидел мой будущий дом – его металлическую крышу, напоминавшую полированную броню, широкую террасу, выходящую на море, и табличку «Продается» у подъездной дорожки. Мой короткий сон в ту ночь был расцвечен новыми яркими впечатлениями: дом представлялся мне лодкой, и я безмятежно плыл на ней по удивительно спокойному морю. А две недели спустя я вложил две сотни баксов, вырученные от продажи своей подержанной мебели, в дом на сваях стоимостью четыреста тысячу.

Я свернул на усыпанную песком и ракушками двадцатиметровую подъездную дорожку к моему дому – среднему из трех на нашей улице – и. увидел незнакомый «хаммер» карикатурного вида: красный, как пожарная машина, с огромными колесами, прожекторами на крыше и номерами штата Невада. На участке между нашими домами я заметил две фигуры. Это была уже моя территория, но табличек здесь никто не ставил, да и какая, собственно, разница? Женщина, подняв руки, что-то ловила в воздухе. Я помахал рукой и поехал по дорожке дальше; из динамиков моей системы яростно ревел Джон Ли Хукер.[5]

Некоторые обитатели острова в противоположность тем, кто бежит от зимы на юг, меняют удушливую летнюю жару на более прохладный климат, зарабатывая к тому же на том, что сдают свое жилье отдыхающим. С мая по сентябрь жильцы постоянно меняются, приезжая кто на неделю, кто на месяц и даже более. Эмберли, например, уезжают на лето куда-то на север, сдавая свой элегантный двухэтажный дом минимум помесячно. Он раза в три больше моего и обходится желающим в две тысячи в неделю. В основном это люди приличные, поскольку арендная плата слишком- высока для студентов на каникулах и всяких умников, жарящих мясо на гриле в гостиной, потому что здесь лучше всего работает кондиционер.

Выбираясь из машины, я услышал за спиной:

– Эй, козел, надо смотреть, куда едешь.

Обернувшись, я увидел женщину лет тридцати пяти – привлекательную и очень ухоженную: модно покрашенные прядями волосы, спадающие на плечи, гладкая, смазанная кремом кожа, оливковый загар такой ровный, будто нанесенный из краскопульта. Желтое платье без рукавов явно не из магазина, а сшитое специально, чтобы подчеркнуть огромную грудь, судя по всему – высококачественный силикон. Единственными видимыми недостатками были кривоватые ноги и перекошенные от злости плотно сжатые губы. Ее слегка покачивало, словно она только что чем-то укололась.

– Простите? – переспросил я.

– Вы переехали нашу летающую тарелку. Я орала вам «осторожно!». Но вы продолжали ехать. Я сама видела, как вы специально наехали на нее, задница.

Я посмотрел на раздавленный кусок синей пластмассы на дороге позади машины.

– Нет, мэм. Уверяю вас, что наехал на нее не специально. Я давно собирался заказать себе стикер на бампер: «Я торможу перед летающими тарелками», но все как-то времени не хватало.

– Нечего тут умничать перед моей женой, приятель, – встрял мужской голос. – Я этого не люблю.

Так на сцене неожиданно возник еще один персонаж, судя по свадебным лентам, новоиспеченный муженек. Ростом он был где-то метр восемьдесят пять, килограммов под сто двадцать, при этом старался втянуть живот, что давалось ему явно с трудом. Прическа здоровяка с короткой серебристой челкой походила на те, какие в Голливуде делают римским императорам. Его загар цвета старого дуба также был идеальным, но в морщинистых уголках его маленьких глаз, вероятно, поработали еще и пульверизатором. На нем были короткие черные обтягивающие плавки – неважный выбор.

Женщина подняла свою раненую тарелку и бросила ее мне под ноги.

– Вы должны мне шесть баксов, – скомандовала она, протягивая ладонь и выразительно жестикулируя пальцами с красным маникюром.

Я встречал такую публику и раньше, по крайней мере, ее местный эквивалент. Как правило, они живут на пересечении Больших Денег и Дурного Воспитания – видимо, весьма распространенного соседства. Они лезут целоваться со всеми, у кого есть больше, чем у них, унижают всех, у кого меньше, и всем своим существованием доказывают, что в выражении «бедные белые отбросы»[6]первое слово следует опускать. Их хобби – обладание вещами, что исподволь прорезалось и в нашей маленькой драме. Хотя имущества у них, вероятно, было на многие миллионы, я должен был выложить свои шесть баксов за их пластмассовую игрушку, позволив им главенствовать над собой – этакая психологическая форма той же собственности. К деньгам это не имело уже ни малейшего отношения – все сводилось к желанию заставить меня уступить.

– Лучше вытаскивай эти денежки из своего кошелька, приятель, – сказал муженек.

– А если это не входит в мои планы?

Он криво ухмыльнулся и, опустив руки, принялся энергично сжимать и разжимать кулаки.

У меня не было ни желания, ни необходимости ссориться с этой парочкой: жизнь коротка, а день сегодня выдался слишком длинным. Секунду подумав, я наклонился и поднял раздавленный диск. Я осмотрел летающую тарелку, затем поднес ее к уху и задрал голову.

– Что вы делаете, черт возьми? – нервничал муженек.

Я приложил палец к губам.

– Ш-ш-ш. Я слушаю.

– Ну? – хмыкнул мужчина, и его маленькие глазки смущенно прижмурились.

– Она все еще жива, – сообщил я им с печальным лицом. – Но ей больно. Разве вы не слышите?

– Кой хрен вы тут нам рассказываете? – каркнула женщина.

Я осторожно положил тарелку на землю. Затем быстрым движением вытащил из-под куртки свой «глок» и передернул затвор.

– Господи, – вырвалось у женщины; глаза ее округлились. Муженек стал осторожно давать задний ход. Я присел рядом с тарелкой и нежно погладил ее.