Олеся опустила глаза. Ей было стыдно за Олесю Марченко и еще больше – за саму себя.

И понеслись вскачь, подгоняя и затмевая друг друга разнообразными впечатлениями, эти невообразимо счастливые, волшебные дни: дни Жениных наездов и дни ожидания, ничуть не менее счастливые и волшебные. Евгения всегда встречал администратор Валера, иногда возил сам, иногда уступал машину Дорохову. Так было в день, когда они поехали в Выборг. Выступать гидом Олесе почти не пришлось: в Выборге Женя снимался в фильме и знал превосходно и Питер, и все его окрестности. Скучно им не бывало. Женя рассказывал Олесе о том, как начиналась его актерская карьера, как, разочаровавшись распределением в Воронежский ТЮЗ, он на едином порыве махнул в Москву. И как сутки напролет дежурил у любимого театра, дожидаясь появления его прославленного режиссера.

– … И через двое суток я увидел, как он припарковался у бортика и идет по дорожке к служебному входу. Я бросился к нему наперерез, схватил за руку, – а сказать ничего не могу, только глаза таращу и рот разеваю. Он перепугался, должно быть, принял меня за маньяка, который охотится на знаменитостей. Спрашивает вкрадчивым голосом: «Кто вы такой?»

А я мычу, одну руку засунул в карман штанов, а другой продолжаю его крепко держать. Он дернулся, повторил вопрос, а сам не спускает глаз с моей руки, ждет, чего я там из кармана достану. Тут происходящее заметил вахтер театра, молодой парень, прибежал с поста и мигом заломил мне руку. Ту, которой я держал режиссера, а другую я все-таки достал, бледный от боли, и простер к режиссеру свой диплом об окончании актерского училища. Тут он посмеялся, велел меня отпустить и даже пригласил в свой кабинет, чтобы я мог привести себя в порядок и, в виде исключения, что-нибудь ему показать. А потом предложил мне роль крестьянина в своем новом спектакле.

Что было дальше, Олеся знала из газет. Что уже тогда знаменитый режиссер задумался о новой трактовке Гамлета. В своем воображении он рисовал принца этаким провинциалом, с детства отправленным подальше от дворца, чтобы не путался под ногами и не мешал родителям править и повелевать. Достигнув совершеннолетия, он вернулся во дворец, но так и не смог понять, почему воспитали его по одним правилам, а жить велят совсем по другим. В мальчишке, напавшем на него перед входом в театр, режиссер как-то сразу увидал своего живущего невпопад Гамлета.

Но еще прежде другой режиссер, из мира кино, случайно наткнулся на Женину фотографию в актерской базе «Мосфильма» и пригласил его на пробы. Для нового фильма ему требовалось юное незамыленное лицо. Фильм стал знаменитым, он рассказал всему миру о том, что терзает и радует молодых людей в новой России.

Олесю удивляло, что свой успех Женя вовсе не считал делом предрешенным, а, наоборот, постоянно списывал на случайность, на то, как «звезды сошлись». Словно стыдился, что сумел, начав с самого низкого старта, так многого достичь. Это и радовало ее, и как-то пугало, как будто в отсутствие непоколебимой уверенности в себе она чутким женским взглядом прозревала залог неминуемого падения.

Сама Олеся тоже рассказывала о себе, об учебе в университете, о работе, что греха таить, не слишком любимой. Но приходилось врать, все время держать в голове, что у нее был муж и что ее отец – бывший военный. Удивительно быстро Олеся к этому привыкла, ложь слетала с ее губ легко и непринужденно, особенно когда она рассказывала забавные истории о разных школах, в которых ей якобы пришлось учиться. Рассказывала о тамошних ухажерах и, чтобы польстить Жене, высмеивала их недостатки и смешные черты.

– А ты изменилась, – сказал ей однажды Женя.

Олеся ощутила уже привычную слабость в ногах и произнесла с бледной улыбкой:

– Я знаю, постарела…

– Это я постарел, – перебил ее Женя. – Ты только стала еще красивее. Но у тебя изменились глаза.

«Сейчас совру про контактные линзы», – подумала Олеся и спросила:

– А что глаза?

– У тебя в те годы были удивительные глаза, прозрачные, словно покрытые коркой льда. Однажды ты отвечала у доски, а я все смотрел в твои глаза и вдруг подумал, что ты могла бы сыграть Снежную королеву. Потом сообразил, что королева – взрослая тетка, а ты – девочка. И тогда я начал сочинять историю про детство Снежной королевы. Я тогда вообще постоянно что-то сочинял, и чаще всего – про тебя. У меня получилось, что Снежная королева прежде была такой же девочкой, как Герда, и у нее тоже похитили брата. Она пошла его искать, но поиски ее сложились не по-сказочному, а по правде, а я тогда очень уважал эту правду жизни, презирал все, в чем, на мой взгляд, ее не было. И в царство снега она пришла такой злой и обиженной, что немедленно сменила на посту прежнюю, престарелую королеву.

– Я уже поняла, что была в те годы ужасной злюкой и стервой, – себе под нос пробормотала Олеся, делая обиженное лицо.

– Да не была ты злюкой! Ты просто еще не успела подобреть, – уверенно произнес Дорохов, как будто для человека добреть с возрастом – дело совершенно естественное и неотвратимое.

Олеся только вздохнула мысленно над его наивностью и проговорила негромко:

– А разве можно подобреть? Я думала, можно только озлобиться.

– Ну, я же перестал быть жадным и нелюдимым. Вот и ты изменилась. И глаза у тебя совсем другие стали, и иногда в них даже прыгают солнечные зайчики, – оптимистично изрек Дорохов и прижал ее к себе. Но не поцеловал, как с замиранием сердца ожидала Олеся, а просто долго вглядывался в ее лицо, словно проводил ему строгую ревизию. И от этого взгляда рвалось на части от счастья и тревоги Олесино сердце.

Все оборвалось быстро и разом. Однажды Женя просто не прилетел в назначенный срок. Не оказалось в зале ожидания и толстого Валерия.

«Не сходить с ума! – приказала себе Олеся. – Он задержался по делу и прилетит позднее. Или позвонит и скажет, что наша встреча переносится на другой день».

И на всякий случай осталась ждать следующего самолета из Москвы. Потом еще и еще одного. У нее просто не было сил подняться с дощатого сидения и спуститься вниз, к автобусу. Почти через два часа ожидания она решилась позвонить сама. Очень долго в трубке раздавались лишь бесконечные гудки. Потом вдруг ответил женский, слегка задыхающийся голос:

– Да, кто это?

И Олеся немедленно отключилась. Внутри ее образовалась космическая пустота. Было ясно, что все кончено. Она вышла из здания аэропорта, машинально влезла в переполненную маршрутку и поехала домой.

Родная квартира показалась глухой и холодной. Женин портрет со стены смотрел как-то уклончиво и виновато, и Олеся старалась не встречаться с ним взглядом. Она легла на диван, закрыла голову подушкой и стала ждать, когда новое разочарование выйдет из нее по капле, как вода из губки. Через пару часов терзаний она уснула и проснулась от трели домашнего телефона.

«Женя? – молнией мелькнуло в голове. – Но он обычно звонил на мобильный. Знает ли он вообще этот номер? А вдруг что-то случилось с его мобильником, и он сумел отыскать меня по городскому?»