И с удивительным проворством исчез за дверью. Олеся, держась за поломанные ребра, дохромала до окна и прижала к стеклу пылающее лицо. Через мгновение тихонько пропели половицы за ее спиной, и вот уже теплые ладони легли на ее понуро опущенные плечи.

– Леська, я дурак, – первым делом сообщил ей Женя.

– Почему? – Такого начала разговора она не ожидала.

– Я сказал тебе ужасную глупость. Как будто я догадывался, что ты – не та, за кого себя выдаешь! Да не догадывался я ни о чем! Это просто мужская гордыня меня разобрала. А потом только я понял, какие ужасные вещи ты могла обо мне подумать! И ведь подумала же, наверно? Ну что ты молчишь, Лесенька?

– Подумала, – нехотя признала Олеся.

– Простишь меня?

– Я-то прощу. А вот мне какими словами просить у тебя прощения?

– А я давно уж простил! Да-а, на самом деле! Ну, было поначалу немного обидно. Но не ребенок ведь я, чтобы подолгу свои обиды смаковать.

– Дело не в обидах, Женечка, – тихо проговорила Олеся. – Все гораздо серьезнее. Помнишь, когда ты примчался в Москву среди ночи, ты сказал: ужасно, что мы переступили. Что ты переступил. Что позволил гадкой клевете пролезть в наши отношения, и теперь это останется с нами навечно. Но мне тогда показалось, что ничего страшного не произошло, и мне даже польстила немного твоя ревность. А вот я переступила всерьез, и обратного пути здесь быть не может. Ты никогда уже не сможешь мне верить. Сколько раз ты еще упрекнешь меня за эту ложь, если не вслух, то в своем сердце? Ведь я, Женя, совершила ужасное: я убила твою мечту, твою первую любовь. Смешала ее с грязью всем на потеху. – Проникнувшись собственными словами, она тихонько заплакала, ладонями заслоняя от слез порезы.

– Философ ты мой! – как-то легкомысленно засмеялся Дорохов. – Давай с тобой договоримся на всю оставшуюся жизнь. Если я когда-нибудь попрекну тебя этой историей, ты скажи мне два слова: «Псков, больница». И я вспомню, какой ужас пережил, когда мне сообщили об аварии, когда переслали эти жуткие фотографии. Ну, пусть ребра и лицо – это твоя искупительная жертва. А страх и отчаяние – моя. Все, мы в расчете.

Но Олеся по-прежнему жалась лицом к стеклу. А потом сказала:

– Все равно твоя мама меня никогда не простит. Она – не ты.

– Моя мама? – опешил на секунду Женя. – Да плохо же ты ее знаешь! Моя мама сидит сейчас на стульчике вот под этой самой дверью. И это она обзванивала все больницы в окрестностях Пскова. Когда по одному телефону нас послали подальше, мы поняли, где тебя искать.

Олеся глубоко вздохнула и, наконец, сделала то, чего ей хотелось больше всего на свете: повернулась и посмотрела на Женю. И улыбнулась ему сперва недоверчиво, а потом радостно, неудержимо…

Олесю разбудило осторожное позвякивание со стороны кухни. Она выползла из-под простыни, недоуменно прищурилась: настенные часы показывали всего пять часов утра. А за окном совсем темно, и приходится снова привыкать к этим черным московским ночам. И тут она вспомнила, что Женя сегодня на рассвете снова улетает на съемки. Кое-как натянула в темноте халат и поплелась на кухню.

– Зачем встала? – напустился на нее Дорохов. – Тебя, между прочим, мне доверили под расписку.

– А мне Яков Маркович велел расхаживаться, – отбилась Олеся. – Давай я приготовлю тебе завтрак.

– Опоздала, будущая жена! – рассмеялся Женя. – Я уж все приготовил, съел и посуду вымыл. Вот тебе и преимущество выходить замуж за старого холостяка.

– А я думала, что у холостяков одни недостатки да капризы.

– Кстати, – вдруг припомнил что-то Женя, и лицо у него сделалось смущенное. – Я забыл тебе кое о чем рассказать, а сейчас уже цейтнот…

– Нет, скажи хоть в двух словах, – заволновалась Олеся, которая все еще не отвыкла ждать все время плохих новостей.

– Тут ко мне обратились ребята, молодые киношники. Хорошие, между прочим, ребята, толковые. Так вот, они хотят снять фильм про наш с тобой роман. Но ты, наверно, в штыки воспримешь такое предложение?

– Опять хочешь пропиариться за мой счет? – кокетливо пропела Олеся.

– Ну, не без того.

– А и пусть снимают! – махнула она рукой. – Почему бы и нет. В конце концов, мы в долгу перед средствами массовой информации. Они прямо срежиссировали нашу новую встречу.

– А ты права. – Женя на бегу чмокнул ее в щеку. – Кстати, ты можешь принять участие в написании сценария. Ребята заверяли меня, что будут счастливы сотрудничать с нами. Хотя, может быть, и врали… Ладно, приеду – разберусь.

Запрыгал по столу мобильник.

– Все, выхожу, – сообщил кому-то Женя.

Но еще минут пять они обстоятельно прощались в прихожей и никак не могли расцепить рук, разорвать объятия. Потом Женя все-таки открыл дверь и воскликнул, замирая на пороге:

– О, а это что за сюрприз?

Испуганная Олеся высунула голову на площадку. На коврике перед дверью, свернувшись калачиком, спала давно знакомая ей юная журналистка. Волосы разметались по цементу, юбчонка зябко натянута на поджатые к самому животу ноги.

Женя аккуратно перешагнул через девушку, присел на корточки и заглянул ей в лицо.

– А ведь я ее знаю, – шепотом проговорил он. – Это, Леська, одна моя в прошлом большая поклонница. Приехала из какой-то глубинки, первый месяц спала в скверике за театром. И ходила на все мои спектакли. О, это такая хипповая была девчонка! То брилась наголо, то одевалась так, что билетерши отказывались ее пропускать в театр. Но она все равно как-то проникала. А потом переросла, взялась за ум, учиться пошла. Я уже несколько лет ее не видел. Но приятно узнать, что не пропала девочка.

– Она выучилась на журналистку, – так же шепотом сообщила Олеся.

– О, это как раз для нее, с ее-то пробивной силой. Ну, Лесенька, до встречи. Кушай, спи и поправляйся.

Евгений легко поднялся на ноги и вступил в кабину. Олеся еще немного постояла на площадке, пока не замолк внизу шум лифта. Потом опустилась на корточки перед спящей девушкой и легонько потрясла ее за плечо.

Та проснулась, как просыпаются совсем маленькие дети, которые слишком далеко уходят в своих снах и с трудом возвращаются к реальности. Заморгала, протерла кулачками глаза и ошеломленно уставилась на Олесю:

– Ой, это вы?

– Тише! – прижала Олеся палец к губам. – Как тебя зовут?

– Оля.

– Заходи в квартиру, Оля.

– Зачем? – спросила девчушка. – Ой, вы хотите дать мне интервью?!

– Какое интервью? – напустилась на нее Олеся. – Ночь на дворе. Попьешь со мной чаю, а потом я положу тебя спать на диване. – И протянула журналисточке руку.

Девочка смотрела на нее во все глаза.

«Сейчас убежит», – подумала Олеся.

Но та уже доверчиво улыбнулась и вложила в Олесину руку свою озябшую ладошку.