Море волновалось так, что моментами все скрывалось от глаз за водяными буграми. Иногда нос «Буруна» так зарывался в волну, что лебедка у форпика скрывалась в пенном водовороте. Потом он снова взлетал вверх, по палубе неслись кружева пены, упруго ударял в лицо ветер и все тело катера вздрагивало, как натянутая струна.

Наш курс лежал на юг, к бухте, где находилась станция. Программу исследований закончили еще вчера, и я знал, что все будут спать до девяти, до самого завтрака. Я силился разглядеть, кто стоит у руля.

Мне показалось, что это сам капитан, Владислав Евгеньевич. Он относился ко мне дружески-снисходительно и во время своей вахты позволял заходить в рубку и разглядывать лоцманские альбомы, своды сигналов и курсовые карты.

Сейчас я спрошу, где мы находимся.

Отцепившись от поручня, я пробежал на корму, и тут катер зарылся в воду до половины. Послышалось длинное шипение, какой-то клекот, я оглянулся, успел заметить, как вскипела пена у основания рубки… В следующий миг мои ноги оторвало от палубы и я нырнул с головой в холодный душ. А потом…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я слез с дерева, подобрал свою кирку и направился к поляне саранок. Нужно было завтракать.

Почему на острове по утрам такой туман? Или это всегда на островах? Попадешь в молочное облако, запутавшееся в кустах, и сразу становишься влажный, и сразу тебя прохватывает погребной сыростью, и все вокруг из-за этого тумана влажное и неуютное.

Я уже протоптал в траве тропку к своей плантации, и теперь джинсы не так намокали от росы.

Накопав целый мешочек саранок, съел несколько луковиц и почувствовал себя крепче. Идя назад, к палатке, увидел в траве темнозеленые круглые стрелки — как заостренные проволочки. Я чуть не заорал от радости: это же мангыр — дикий лук!

Когда я с отцом ходил в сопки, он показывал мне много всяких растений. Часть из них я позабыл, но съедобные хорошо запомнил, потому что пробовал. Мангыр мы всегда собирали к обеду. Вкусом он был даже лучше огородного лука и витаминов, как говорил отец, содержал больше. Правда, он никогда не встречался зарослями: два-три перышка из земли и все. Его нужно искать.

Так и здесь. Я отыскал всего пять стрелок, но зато узнал, что на острове он растет.

Теперь нужно было заниматься огнем.

Я еще вчера решил, что постараюсь добыть его палочкой и лучком. Значит, нужно подобрать очень сухую дощечку, тонкий шнурок для тетивы и хороший, упругий пруток для лука.

Прут я вырезал из рябины — ее много росло на острове. Я помнил, как отец говорил, что рябина — самое упругое дерево на свете. Не зря из него делают рукоятки для молотков — они никогда не трескаются. Шнурков у меня сколько угодно. А вот сухой мох и сухие дощечки…

Э, да ведь сухой мох я видел на тех деревьях, которые растут на горе, у вершины! Я полез на гору.

Солнце взошло, началась жара. Рубашка и брюки, сыроватые после ночи, просохли еще до того, как я добрался до первого дерева.

Так и есть: одна сторона ствола обросла бледно-зеленым мхом. Я оторвал от дерева большой пласт и размял его пальцами. Мох состоял из массы длинных и тоненьких, похожих на елочки волоконец и вовсе не был таким сухим, как казалось. Однако высушить его на солнце ничего не стоило. И дощечки, которые я вчера разложил на камнях на берегу, тоже, наверное, уже высохли.

Вообще, мой остров был странным местом: ночью на нем некуда было деться от сырости, днем же, особенно во вторую половину, стояла такая жарища, что голова звенела и золотые круги плыли перед глазами. И по нему трудно ходить из-за проклятых камней. Вроде совсем недалеко до берега, а кувыркаешься туда чуть ли не целый час.

Дощечки, которые я разложил на камнях, действительно, подсохли. Я выбрал одну и начал стругать. И сразу увидел, что высохла она только снаружи, тоненьким слоем. Внутри древесина была влажная и плотная. Вторая дощечка, потоньше, высохла лучше. Я отколол от нее длинную лучину и обстругал так, чтобы получилась круглая палочка. Таких палочек я сделал шесть. Пока возился с ними, мох высыхал на солнце. Он стал белесым, похожим на вату и таким же пушистым.

Палочки я разложил для просушки и начал искать дощечку, которую нужно сверлить палочкой, чтобы получить огонь. Не нашел ни одной подходящей. Все они внутри оказывались сырыми. Вероятно, ящик, от которого я их отбил, долго плавал в воде и дерево пропиталось насквозь.

Я пошел по берегу, всматриваясь в кучи водорослей. Опять наткнулся на поплавок и на бочонок, из которого вчера вышиб дно. Он был еще более сырым, чем мои доски.

Долго я ходил по кромке берега, но так ничего путного и не нашел. Как я жалел, что вовремя не спас тот ящик, который смыло с палубы вместе со мной! И вдруг понял: а ведь ничего и не найду здесь, у самой воды. Во время прилива всю эту полосу берега затапливает море. И здесь все всегда мокрое. Надо искать выше, куда не доходит приливная волна. На том примерно уровне, где я разложил свои палочки.

Прилив… О нем я совсем позабыл. Два раза в сутки, утром и вечером, он затапливает все низкие части острова. Меня еще удивило, почему я не вижу тех камней, которые торчали из воды вчера днем, и почему поплавок, похожий на подводную лодку, лежавший вчера довольно далеко от берега, теперь почти у самой воды. Да просто я сейчас нахожусь на берегу во время прилива. Потом вода начнет отступать. А часов в шесть вечера снова зальет все старые места. Я же наблюдал, как это происходит у нас на станции. Надо запомнить, в какое примерно время вода заливает берег здесь.

Я начал надрезать конец одного сучка. Ножа явно не хватало для такой работы. Сюда бы топор… Провозился с сучком часа полтора, но все-таки отломил нужный мне кусок. Перетащил его к месту, где подсыхали палочки, и принялся мастерить из рябиновой палки лучок. Утончил ее к обоим концам, сделал зарубки для тетивы. Затем привязал один конец заранее приготовленного шнурка к одной зарубке, несильно согнул палку и захлестнул тетиву за другую зарубку. Теперь нужен был камень со впадиной, чтобы придерживать вертящуюся палочку сверху.

Я отложил лучок в сторону, поднялся с коленей, взглянул на море и замер.

К острову шел катер.

Он был