— Может, вам лучше коньяку налить?! — предложила я и получила в знак согласия интенсивный кивок растрепанной головой. Соня выпила, не поморщившись, одну за другой две рюмки коньяка, закурила предложенную мной сигарету «Мальборо». Постепенно к ней возвращались трезвый рассудок и человеческая речь:

— Моего мужа убили. Я очень боюсь, что убьют и меня, и моего сына… Я не верю ни в наше правосудие, ни в следствие, ни в прокуратуру, а тем более в милицию! Я умоляю вас узнать, кто это сделал! Кто заказал? И кто исполнил — если это разные люди! Я заплачу тысячу долларов плюс все расходы на следствие, сколько бы оно ни продолжалось! — Соня смотрела на меня умоляюще. — У меня просто больше пока нет денег, но я найду больше, если только возьметесь! Я в вас так верю! — Слезы закапали в пепельницу.

Я молча закурила, ожидая следующей тирады.

— Я чувствовала, знала — случится что-то плохое! Но такого не ожидала! — Ее лицо отражало боль и потрясение. — Мужу были какие-то странные звонки, непонятные сообщения на автоответчик…

Женщина умолкла и тупо уставилась на коньячную бутылку. Снова наполнив ее рюмку, я спросила:

— А вы-то сами как думаете, с чем это может быть связано? Чем занимался ваш муж?!

— Ему два мужика должны были деньги.

— И большие суммы?

— Да как сказать, один — тысяч пять долларов, другой — побольше, тысяч семь! — В ее глазах вспыхнула ненависть. — Да, куча запутанных дел! Мой муж многим занимался… Да я и о половине его дел не знаю! Теперь боюсь сама!

— Вам кто-то угрожал?

— Нет, меня терзают страшные предчувствия… — запинаясь, произнесла эта жертва интуиции.

Что ж, в ее предчувствия я вполне верила, учитывая специфику ее связей.

— Если хотите, чтобы я взялась расследовать это дело, — сказала я спокойно и твердо, — вы должны рассказать мне все без утайки! Все, что знаете, что предполагаете и предчувствуете!

— Конечно, безусловно! — поспешно закивала головой Соня. Она с надеждой глядела на меня, словно я известная целительница, способная возвернуть ушедшего мужа в лоно семьи и даже воскресить его из мертвых.

— Но я ума не приложу, с чего это все так случилось! Эти должники — мы сто лет их знали, они вроде бы порядочные люди… У нас никогда не было особых разногласий. Володя… давал им деньги на какой-то срок… они их крутили, потом возвращали с процентами! Еще он часто перепродавал всякие антикварные штучки… понемногу занимался аппаратурой, иногда шмотками — надо же как-то жить! — И Целикова вдруг сорвалась и снова разразилась рыданиями.

Следующая рюмка спиртного только усугубила ее состояние — теперь из ее восклицаний можно было только понять, что покойный Целиков всегда был, несмотря ни на что, очень хорошим и что без него у нее нет никакой жизни. Подонка же, который посмел в него выстрелить, она убьет собственными руками. Я уже не знала, что и делать с этой Соней, потому что у нее начиналась форменная истерика: Целикова начала задыхаться и как-то боком съезжать на пол. Только мой твердый голос и уверения в том, что рано или поздно преступник будет найден и непременно наказан, постепенно привели ее в чувство, прояснили сознание.

— Танечка, только найди мне его, умоляю! Я отдам тебе свою новую норковую шубу! — глотая слезы, бормотала она.

Я решительно отказалась от таких подарков, подчеркнув, что работаю исключительно за гонорары.

— Тогда я продам эту шубу — за нее мне дадут еще одну тысячу. Тогда я смогу заплатить тебе три тысячи! — убеждала меня Целикова.

Я скромно подчеркнула, что оплата будет производиться после поимки преступника. Пока же на нужды расследования мне достаточно и того задатка в сто долларов, что я с нее уже получила.

И тут она вспомнила о своем дневном визите ко мне, когда заказала добыть доказательства измены мужа, которые теперь потеряли всякий смысл. Нахлынувшие воспоминания вызвали новую волну слез.

Желая предупредить ее возможные вопросы, я сказала:

— Кстати, мне пока не удалось уличить вашего мужа в измене! — Пока так будет лучше, решила я.

— Ах, да какая теперь разница! — махнула рукой безутешная вдова.

А разница, я чувствую, была. Многое в этих событиях настораживало и было неспроста. Взять хотя бы эти любовные многоугольники с участием криминальных элементов. Честно говоря, я очень хотела поскорее взяться за расследование. Главным образом из-за Абзаца. Да и безвременная кончина загадочного врача-процентщика, ревнивого и любвеобильного красавца, волновала мое воображение.

Конечно, и обещанные деньги тоже играли не последнюю роль. К тому же мой астральный двойник, вновь возникнув, возвестил о появлении интересного дела… Проще говоря, опять заговорила моя интуиция.

Соня, шатаясь и всхлипывая, побрела к двери. По пути она бормотала, что ей необходимо сообщить родственникам страшную весть, а также начинать заниматься разными вдовьими делами.

Договорились, что завтра утром я приду к ней домой и она сообщит мне все известные ей подробности и свои подозрения. Она утверждала, что сейчас просто не в состоянии ни о чем говорить. Мне же показалось, что она еще не до конца обдумала, что мне выкладывать. В дверях Соня заявила:

— С милицией я никаких дел иметь не хочу, постараюсь, чтобы они нигде не копались и дело закрыли за недостатком улик! Я уповаю только на вас — частного детектива! Все-таки речь идет о моей семье, здесь — частная жизнь! Не хочу, чтобы трепали на следствии и в суде мое имя. Понимаете, я же адвокат, мы все — одна среда, в одной каше варимся! Немыслимо, если фамилия будет фигурировать в уголовном деле! Хотя и так уже на моей карьере, по-видимому, надо ставить крест.

Я согласно закивала. Понимаю, понимаю. Частная жизнь — дело неприкосновенное. Особенно в данном деле, где грязного белья на три прачечных.

И Соня Целикова, понурившись и загребая кроссовками, двинулась к лифту, отказавшись, чтобы я проводила ее до остановки.

Я имела полное право выспаться перед началом нового трудного дела, но вместо сна пришло нервное возбуждение. Меня взбудоражил мой детективный гений, сидевший у меня где-то глубоко внутри. Он заставлял меня сидеть всю ночь, курить, думать, изучать фотографии Целиковых. Уже далеко за полночь мне удалось, наконец, угомонить саму себя и нырнуть в уютный осенний сон, где явился мне сквозь дождь безоружный Абзац и попросил пощады… В чем я ему с превеликим удовольствием отказала.

Утром моей первой мыслью было: как же я забыла Любку Митрофанову! Это моя хорошая приятельница, врач. Года два тому назад она проходила интернатуру как раз в этой самой клинике и не могла не знать Целикова. Уже в полвосьмого утра, раньше приличного для телефонных разговоров времени, я своим звонком бесцеремонно выдернула подругу из утренней закрутки — в трубке слышались детский визг и недовольный мужской бас, требовавший завтрак и носки. Голос Любы звучал устало; видимо, она уже не в силах была сопротивляться наседающему семейному быту.