«Да, голос, – подумала Соня. – Можно же позвонить. Тем более Екатерине Васильевне обещала». Она нащупала на прикроватной тумбочке мобильник, включила настольную лампу, села в подушках, автоматически кликнула номер. Опа, совсем забыла… Он же мобильник сегодня потерял! Так, вроде стационарный номер телефона в съемной квартире в мобильной памяти был сохранен…

Олег ответил в ту же секунду, будто ждал.

– Да, слушаю!

– Не спишь? Привет…

– Не сплю, конечно! Жду, когда ты про меня вспомнишь!

– А сам что, не мог позвонить?

– Сонь, я сегодня телефон посеял… А твоего мобильного номера наизусть не помню.

– «Посеял, не помню». Как у тебя все легко и просто. Даже завидно.

– Ладно, не ворчи. Как день прошел?

– Да нормально… С Самуилом в процессе была. Потом еще в контору заехали. Домой только к девяти добралась.

– А… Вообще-то я тебя ждал сегодня. Соскучился – жуть. Цветы купил, ужин приготовил…

Соня почувствовала, как губы скривились в жалком подобии грустной улыбки. Надо же, ждал он… Соскучился…

Было, было в этой телефонной интимности что-то до ужаса неприятное, подлая вибрация совместно придуманной лжи. Было, но ощущалось-таки отдельным потоком, заранее и взаимно простительным, шло будто параллельно любви…

Да, она любит его. И он ее – любит. И что, что теперь с этой любовью делать? Отменять волевым решением? Вытаскивать на свет гордость-обиду и отменять? Ага, пробовала уже – не получается. Обида сильна, но любовь сильнее. Обида может молчать, а любовь – не может. Оказывается, это в принципе возможно – обижаться и любить одновременно. Господи, как же неправильно, как стыдно устроена бабья душа…

– Чего молчишь, Сонь? Соскучился, говорю!

– Я слышу, слышу…

– Может, я завтра тебя встречу с работы вечером? Посидим где-нибудь… Или сразу ко мне поедем.

– Не знаю… Завтра видно будет.

– Тогда я позвоню тебе завтра?

– Ты же телефон потерял, как ты мне позвонишь?

– А я утром новый куплю…

– Так ты же моего номера не помнишь!

– А ты скажи – я запомню.

– А вот не скажу…

– Ну, Сонь…

Глупый разговор, детско-пионерский какой-то. Если б еще не знать, что в соседней комнате спит их общий сынок Николенька… Ложь, все ложь. И разговор этот – ложь.

– Ладно, Олег, спокойной ночи! Спать хочу!

– Я тебя обидел чем-то?

– Ладно, все… Пока…

Соня отбросила телефон на тумбочку, нырнула с головой под одеяло. Поплакать, что ли? Давно не плакала…

Только она приготовилась вздохнуть сладко-слезно, как раздался стук в дверь. Тихий, аккуратно-вежливый. Да что это такое – даже поплакать нельзя! Соня села на постели и произнесла бодренько:

– Да, Екатерина Васильевна! Входите, я не сплю!

Свекровь вошла круглой тенью, села на краешек кровати. В темноте лица не было видно. Только глаза блестели слезами – тоже плакала, наверное.

– Я вот что подумала сейчас, Сонечка… Может, вам с Олегом в отпуск съездить? На море куда-нибудь.

– Да что вы, какой отпуск, Екатерина Васильевна? Кто ж меня отпустит? Рассмотрения дел в судах назначены… Да и у Олега, по-моему, квартальный отчет на носу.

– Да? Жалко. Ну, хорошо, отдыхай…

– А что это вы опять за сердце держитесь? Болит?

– Да… Болит немного.

– Ну, вот… Это вам отдыхать-то надо, по большому счету! А вы все о нас с Олегом печетесь!

– Да, пекусь… Пока время есть. Пока в силах, пока жива. Ладно, ладно, не говори ничего. Не бойся, не помру я. Нельзя мне. Все, пошла, спокойной ночи тебе.

– И вам…

Екатерина Васильевна ушла. А неловкость от разговора словно бы осталась. Та самая неловкость, из которой вырастают стыд и презрение к самой себе, как грибы-поганки после дождя. А за ними – еще и виноватые слезы. Конечно, корила себя Соня, свалила на бедную женщину свое трудное материнство и рада… А у нее сердце болит! Она устала – целыми днями одна с Николенькой! И чем тогда она, Соня, лучше Олега? Да ничем, по сути… Только и заслуг, что возвращается сюда каждый вечер.

Но что, что же делать-то, если все так сложилось? Разорвать этот замкнутый круг, взять Николеньку, уехать куда-нибудь? Пусть мама с сыном живут счастливо? Но куда, куда уехать? К тетке? Ну, это уж точно не выход. Можно подумать, тетка с новым мужем только и ждут, когда они с Николенькой к ним в крохотную однокомнатную квартиренку заявятся. И потом, на что они будут жить? Чтобы на что-то жить, работать надо. И няньке платить… Нет уж, пусть будет все, как есть. Без помощи Екатерины Васильевны ей и впрямь пропадать. Спасибо, что на работу отпустила. Все-таки – хоть какая-то жизнь…

И хватит, хватит под одеялом рыдать! Душно, жарко, задохнуться можно. Глаза завтра будут опухшие. А завтра – в процесс… Хороша же будет адвокатесса – с припухшими красными глазками, как запойная пьянчужка! «Все, хватит… – приказала себе Соня. – Спать, спать…»

* * *

Чуть защекотало под ложечкой, когда судья добралась наконец до сакраментального:

– …На основании изложенного, руководствуясь статьями…

Нет, чего она так волнуется? Ясно же, что решение будет в пользу истицы! А все равно – не по себе как-то… Наверное, это со временем пройдет, и уверенность в себе появится.

– …Взыскать с Иванова Сергея Владимировича неустойку за несвоевременную уплату алиментов в пользу Ивановой Людмилы Борисовны на содержание несовершеннолетней Ивановой Ларисы Сергеевны в сумме четырехсот сорока двух тысяч восьмисот десяти рублей пятидесяти копеек…

Уф-ф… Все. Можно расслабиться. И по лицу истицы видно – довольна. Вообще могла бы и сама справиться. Наверное, ей присутствие адвоката «для понтов» нужно было, чтобы ответчика приструнить, довольно нехилого дядечку явно торгашеского вида. Сидит, бедный, трясет жирными щечками. Ясно же, что денег безумно жалко.

Когда вышли в коридор, истица с благодарностью сжала Сонин локоть:

– Спасибо вам, Софья Андреевна… Прямо как по маслу все прошло, надо же! И все благодаря вам!

– Ну, не преувеличивайте моих скромных заслуг, Людмила Борисовна. Вы бы и сами прекрасно справились.

– Скажите, а я вам еще что-то должна?

– Нет. Вы все оплатили согласно договору. Решение получите через десять дней. До свидания, всего вам доброго…

– Постойте! Постойте, не уходите… А может, мы с вами посидим где-нибудь? Отметим, так сказать, мою маленькую победу?

– Ну, судя по сумме неустойки, не такую и маленькую…

– Ой, да что вы! Знаете, сколько у этого козла денег? Это для него и не сумма вовсе! Так что, отметим?