тя занесло-то в наши края? Мы уж голову ломали, думали, не охотишься ли на нечисть. Ярчук у тя, опять же, да ещё песни такие пел…

— Рекламщик я, — Василий почесал бровь, задумавшись, как бы это объяснить. — Вот есть, к примеру, социальная сеть…

— Это чё? — прищурился староста. — Невод? Бредень?

— Это, скажем, место такое, где много людей. И вот они общаются там, новостями обмениваются…

— А! Так у нас-то вся волость — социяльная сеть, коли на то пошло, особливо ежели ярмарка где. Напридумают там в своих южных краях, нет бы сказывать понятно… Так и чё рекламщики делают?

— Вот, к примеру, есть застройщик, — сказал Василий и исправился, опять видя непонимание в Тихомировых глазах: — Дома строит.

— Плотник, — с каким-то даже упрёком сказал староста.

— Пусть плотник. И я, значит, придумываю кре… — Василий вздохнул. — Такие слова придумываю, чтобы расхвалить его работу. Люди узнают и к нему обращаются.

— А, на ярмарках кричишь?

— Чего? Нет.

— У лавок стоишь и народ зазываешь?

— Да не-е, я пишу и картинки подбираю…

— А! Вывески малюешь. Ох и говор у вас в южных краях, ничё не понять. Ну, как-то друг друга уразумели, и ладно. А сослали-то тя за что? К нам-то простой люд, почитай, и не попадает никогда…

Тихомир почесал в затылке и продолжил задумчиво, подсчитывая:

— Да, пожалуй… Мы с Марьяшей, да бабушка… Ты четвёртый, других-то и нету.

— А остальные что, знатные? — попробовал угадать Василий.

По избе уже шёл блинный дух, вкусный, аж слюнки текли. Марьяша налила молока в кружку, придвинула деревянную тарелку с золотыми кругами блинов и мёд в деревянном же ковшике. Василий кивнул в знак благодарности, кое-как свернул горячий пышный блин, обмакнул в мёд и откусил сразу половину.

— Знатные! Скажешь тоже, — хохотнул староста. — Нелюди они, нечисть всякая. Водяницы, грабы, лозники… У вас-то чего, в южных краях такого нету, али вы тож земли очищаете?

Последнее слово Тихомир произнёс с каким-то пренебрежением.

Василий даже немного подавился блином.

— Чего? — переспросил он. — Это как — нечисть? Вот, к примеру, этот ваш, из крайнего дома…

— Дядька Добряк, — подсказала Марьяша, тоже подсаживаясь к столу. Рыжую косу на спину перебросила, ладонями щёки подпёрла.

— Ну. Это что, получается, и он тоже нечисть?

— Знамо дело! — кивнул староста. — Берендей он.

— И что это за профессия?.. Ну, ремесло это какое?

— Разве ж это ремесло? — удивился Тихомир. — В медведя он обращается. Оттого и живёт у околицы, ежели что, так в лес уходит.

— Окей. А по улице ходит, длинный такой, с жёлтыми глазами?

— Окей?.. Не знаю тако… А! Мряка, должно. Как задождит али туман собирается, так и он ходит, воду льёт. Вона, дороги не просыхают. А може, ты и жердяя встренул.

— Ладно, а в бане? — решился Василий. — Старичок такой, борода зелёная…

Марьяша ахнула, прикрыв рот ладонью:

— Банник же! Тятя, ты ему что, не наказал гостя не трогать? В такой час баню топил, и не подумал!

— Да я, это… как-то, — замялся староста. — Запамятовал я. Будто гости к нам часто заглядывают! Вот сама-то бы с ним и толковала. А то как ночами шастать, тятю мы не спрашиваем, как гостей звать, тятино дозволение ни к чему, а как банника улестить, так сразу «тятя, тятя»! Вона как!

Они заспорили.

Василий вспомнил о блинах, спохватился и увидел, как чертенята уносят предпоследний: свернули, положили на плечи, как бревно, и тащат вдвоём. Заметив его взгляд, они охнули и припустили, соскочили на лавку. Тут же на них напрыгнул Волк. Чертенята заверещали, шмыгнули под лавку, и брошенный ими блин исчез в собачьей пасти. Волк довольно махнул хвостом и посмотрел на хозяина, облизываясь: не дадут ли ещё?

— Обойдёшься, — сказал ему Василий и с последним блином расправился сам.

Спор в это время дошёл до того, что Марьяша хлопнула по столу ладонью, аж молоко из кружки выплеснулось, и вскочила с места.

— Вот лучше бы по воду пошла, ежели силу некуда девать! — напустился на неё староста.

— А я и шла, и без твоих указаний, ясно тебе? Вот!

И Марьяша, крутнувшись, подхватила вёдра у стены и вылетела из дома раньше, чем Василий успел предложить помощь. Он только привстал, понял, что не угонится, да и сел на место. А Волк увязался за девушкой, рад был прогуляться. Поскакал, задравши хвост.

Василий рассудил, что пёс не потеряется, и окликать не стал.

— Что это у вас за деревня-то вообще? — спросил он у хозяина. По-хорошему, об этом стоило узнать уже давно, если бы только Василий верил, что всё происходит взаправду.

— Нешто ты о Перловке-то не слыхал? — удивился тот. — Чего, в южных землях-то ваших о ней не ведают?

— Да впервые слышу.

— Да быть того не может! Ты ещё скажи, царя Бориса не знаешь.

— Так и не знаю, — развёл руками Василий. — Я, короче, даже и не представляю, как объяснить… В общем, я залез в трубу, вылез — и тут оказался. Хрень какая-то. Я так думаю, я в коме или ты мне снишься. Не может же такое реально случиться, да?

Староста долго и задумчиво смотрел на Василия. Потом русые усы его пошевелились, взгляд прояснел, он сказал: «О!», поднялся и вышел, прихватив что-то с полки. Скоро вернулся и поставил на стол что-то вроде широкой и глубокой миски с одной ручкой в виде конской головы. А потом, с полки же, взял деревянные кружки, большие и круглые. Василий дома пил кофе из похожих, только эти были без ручек.

В миске что-то плескалось.

— Медовуху я варил, как раз доспела, перебродила, — негромко сказал Тихомир и огляделся воровато. — Только б Марьяша не явилась, не прознала… Ну, ежели к озеру, к девкам завернёт, то успеем выпить и потолковать. А разговор, я вижу, такой пойдёт, что без медовухи-то никак.

Взяв кружку, он зачерпнул из миски, и Василий повторил за ним. Медовуха была золотистой, прозрачной, пахла мёдом и травами.

— Ну, были мы с Борисом побратимами, — начал староста, хмуро глядя в сторону. — Степняков гоняли, эх, славные были годы… Сейчас-то тихо всё, а как был я моложе, и в южных землях… Ну, про южные-то ты знаешь?

Он поднял глаза.

Василий пожал плечами.

— Да я вообще не из этих ваших земель. Будем считать, что из других, совсем далёких. Так что с южными землями?

— Что? Свара меж князьями-братьями вышла, Вадим к нам приезжал, о помощи просил. Помогли мы… Мы-то с Борисом тогда сами были как братья, кто ж знал, что так оно повернёт… да.

Тихомир одним махом осушил кружку, утёр