Он по привычке потер висок и неожиданно понял, что боль исчезла. Резко крутанувшись на стуле, он вперил строгий взгляд в невинные глаза внука.

– Ты, что ли, поколдовал, пока мялся за моей спиной? – воскликнул он.

– Нет! Что ты! – с сарказмом ответил Эгирин. – Я же ничего не умею.

– Что за шум? Кричите так, что вас слышно даже из сада, – раздался мелодичный голос, и в комнату вошла Янтария.

Длинные рукава изумрудного платья развевались, как крылья диковинной птицы.

– Кто-нибудь собирается мне ответить или я тихо говорю?

Сардер и Эгирин опустили глаза, словно нашкодившие школьники, и что-то невразумительно промычали в ответ. Когда нужно, Янтария могла быть несгибаемо твердой.

– Я должна повторить вопрос? – она приподняла темно-зеленые брови.

– Да просто я… Мы тут… – начал Эгирин, судорожно подбирая слова.

Он не знал, как рассказать обо всем, чтобы это не выглядело, словно он жалуется на деда. Сардера Эгирин любил. Да и вообще, в шестнадцать лет ябедничать уже не к лицу.

– Ничего такого… Просто мы… – Сардер тоже не знал, как рассказать жене обо всем, чтобы не нажаловаться.

Внука он любил не менее сильно, чем тот его, и тоже не хотел быть ябедой. Ябедничать в шестьдесят три года тем более не к лицу.

– Понятно, – фыркнула Янтария. – Вы опять спорите о поединках. Сардер, дорогой, ну почему ты упрямишься? Позволь мальчику участвовать. Неужели ты не веришь, что он справится?

– Но, дорогая… Я как никто другой знаю, какие там испытания. И ему некогда к ним готовиться. С нового учебного года он должен начать учиться в Манибионе. Какие могут быть поединки?

– Тс-с-с, – Янтария прижала палец к губам, – не горячись. Подумай сам. Больше у мальчика не будет такого шанса.

– Да! – поспешил поддакнуть Эгирин, обрадовавшись неожиданной поддержке.

Видя непримиримую позицию деда, он был уверен, что бабушка уж точно его никуда не отпустит.

– Почему не будет? Закончит Манибион и затем будет принимать участие в поединках на общих основаниях, как положено.

– А ты бы хотел соревноваться с участниками младше тебя? – вкрадчиво проговорила Янтария. – Для него это будет что-то вроде унижения.

– Да! – вновь вмешался в разговор Эгирин, который еле сдерживал себя, чтобы не разразиться многословной тирадой.

– Подумаешь! Всего лишь год разницы.

– Но, дорогой, это для нас с тобой год – пустяк, а для их возраста это целая пропасть.

– Да! – в третий раз поддакнул Эгирин и с надеждой посмотрел на деда.

Сардер задумался. Его лоб перерезала глубокая морщина, а губы упрямо сжались. Но долго он бы не смог продержаться. Как тут возражать, когда на тебя с такой надеждой смотрят две пары одинаковых зеленых глаз?

– Ну ладно, – со вздохом сказал он. – Только нужно получить одобрение стеллиума. Все-таки допуск тебя к поединкам – это нарушение правил.

– Я же не виноват, что все так сложилось.

– Конечно, не виноват. Поэтому я и разрешаю тебе попробовать.

– А давайте прямо сейчас поедем и узнаем, можно ли мне участвовать? Я не смогу ждать еще целый день.

Эгирин не мог даже спокойно стоять на месте. Сардер, ворча, поднялся из-за стола:

– Хорошо-хорошо, поехали. Позови Сентарию, она будет рада повидаться с Луной, да и тебе понадобится поддержка. Ждать вердикта придется долго. Уж что-что, а посовещаться мы любим. Но не забывай – последнее слово будет за Эссантией.

Эгирин, забыв, что ему уже шестнадцать и он без пяти минут выпускник, перескочил через подоконник и помчался по саду, во все горло зовя Сентарию, которая, как всегда, возилась в своем экспериментальном уголке. Услышав о предстоящей поездке, та собралась в мгновение ока. И вскоре все трое пустились в путь, отправив гонцов к остальным правителям.

Тем временем Аметрин тоже решил обсудить с отцом свое участие в поединках. Утром после завтрака он поспешил к нему в кабинет, чтобы посоветоваться по поводу предстоящих испытаний. Каково же было его изумление, когда отец резко оборвал разговор в самом начале:

– Ты не будешь участвовать в поединках!

Аметрин подумал, что ослышался.

– То есть как не буду? – растерялся он.

– Что тут непонятного?

Гиацинт заложил руки за спину и отвернулся к окну. От всей его позы веяло таким холодом, что Аметрин невольно поежился.

– Но почему?

– Потому что я не позволю своему сыну участвовать в балагане.

– Но, папа! Это же величайшие поединки! Какой еще балаган?

– Не понимаю, почему я должен тратить время, объясняя очевидное. Я был о тебе более высокого мнения.

Аметрин разозлился. Совсем не так он представлял себе этот разговор. Он собирался показать отцу свое изобретение, которым очень гордился. И вдруг такая реакция.

– Вынужден признаться в своем скудоумии и нижайше прошу пояснений, – с трудом сдерживаясь, произнес Аметрин.

Изо всех сил стараясь не надерзить, Аметрин невольно перешел на витиеватый язык хранителя Луны. Но, в отличие от Фиччика, получилось у него не забавно, а язвительно, что еще больше разозлило отца.

– Придержи язык, – прикрикнул Гиацинт, по-прежнему не оборачиваясь.

Аметрин, чувствуя себя то ли непочтительным сыном, то ли полным тупицей, пробормотал:

– Но я правда не понимаю…

– Что здесь непонятного? У тебя нет шансов. Победа достанется отпрыскам наших обожаемых правителей.

– Ты имеешь в виду Кианита с Эгирином?

– А кого же еще?

– Нет, отец! Неважно, что они внуки правителей! Это не дает им никаких привилегий!

– Это ты так думаешь. Но на самом деле там все подстроено. И я не позволю тебе позориться.

– Неправда! Поединки – честные соревнования. Они устроены так, что сжульничать невозможно.

– Да? А почему тогда в судейской коллегии сидят правители? А я тебе скажу! Они там сидят, чтобы помогать своим дочкам-сыночкам или любимым ученикам…

– Ну нет! Позволь мне с тобой не согласиться, отец. Правители никогда не давали повода усомниться в своей честности. А сидят они там, чтобы участники не хитрили. И баллы считают. От них же ничего не зависит, это всем известно.

– Это все твоя Луна! Крутишься там возле нее во дворце, а потом их защищаешь! Но я знаю, что говорю. Поэтому ты в поединках участвовать не будешь. И точка!

Неизвестно, на что рассчитывал Гиацинт. На то, что Аметрин покорится и забудет о поединках? В таком случае он плохо знал своего сына.

– Ну уж нет! – вспылил Аметрин. – Я не верю, что правители помогают своим детям и внукам. Хочешь так думать – думай, а я буду участвовать, и ты мне не запретишь! В конце концов, мне уже шестнадцать.

– Это что за тон? – Гиацинт тоже повысил голос.

Он наконец-то повернулся к сыну и отошел от окна. Его янтарные глаза