— В главной роли сниматься будет звезда! Русского происхождения, но живет во Франции! Петр Ньиман. Слышала о таком? У него мама была известной балериной, ее приглашали в годы дружбы между народами сняться в Голливуд, там-то она и закрутила любовь со звездой индийского кино, да так, что назад в Россию ее определенные службы не пустили. Точнее, аккуратно намекнули, что ее присутствие в Советском Союзе будет нежелательным. Из труппы Большого ее сразу же исключили. А все из-за того, что ее избранник в прессе имел неосторожность высказаться против социалистической угрозы и отдать предпочтение Америке. Дело в том, что он очень хотел переехать в Америку, грезил Голливудом.

— У меня голова сейчас лопнет, — тихо сказала Цветкова, не понимая, зачем ей столько ненужной информации.

— Так подожди! Интересно же! Красавец-богач, такой индус, прямо как с картинки! И наша хрупкая балерина сугубо славянской внешности. Пара была потрясающая, они в своей страсти и зачали чудо-ребенка! — закатила глаза Люся.

Яна с интересом смотрела на нее и думала только об одном. Откуда Люся могла знать о страсти и любви? Она ни разу не была замужем, не имела детей, и мама даже поговаривала, что у нее вообще мужчин не было. А тут такое упоение о «зачатии чудо-ребенка», словно она лично присутствовала со свечкой.

— И в чем чудо? — не поняла Цветкова.

— А ты что, не слышала, что в межнациональных браках часто рождаются безумно красивые дети, и еще очень талантливые! Вот это как раз тот случай! Только воспитывался мальчик уже без отца, вместе эта пара продержалась очень недолго. Да оно и понятно — разность культур! У него еще и индийская жена оказалась, к несказанному удивлению балерины. В общем, в Голливуд он полетел один, а она осталась на чужбине с годовалым сыном на руках — это очень распространенная история для многих русских женщин. Но нашлись добрые люди, помогли матери Петра перебраться в Европу, в более привычные для нее условия, потому что этот индийский миллионер бросил их совсем без средств к существованию. А в итоге облил свою русскую любовь грязью и не признал сына, заявил, что что ему полукровка не нужен, что у него есть и сын, и дочь от его первой жены. Поначалу маме Петра, а звали ее Анастасия, пришлось совсем тяжело, они перебивались с хлеба на воду. Ребенок, росший в таких условиях, часто болел, пока иммунитет совсем не дал трещину и Петр очень тяжело заболел. Его положили в больницу для бедных, но там Анастасии честно сказали, что без дорогостоящего лечения ее сын не проживет и пары месяцев. Анастасия в то время уже устроилась санитаркой в эту больницу. Но сутки пребывания в больнице стоили Анастасии ее месячного заработка. Тогда она впервые попыталась выйти на отца Пети и в отчаянии попросить помощи — спасти их ребенка. Но ей сухо ответили, что их проблемы господина не волнуют, и даже если кто-то умрет, ему все равно, потому что для него они давно умерли. Анастасия не понимала такой жестокости к ни в чем не повинному ребенку, но сделать ничего не могла. Тогда она решилась на последний, отчаянный шаг. Она накрасилась, нарядилась и направилась прямиком к директору больницы. Невзирая на все препоны, ворвалась к нему в кабинет и открыто предложила себя, расстегнув платье: «На любых ваших условиях! Я буду вашей любовницей, я буду у вас мыть, убирать, готовить, только спасите мне сына!» Балерины тяжело рожают, и роды Анастасии не стали исключением. Она больше не могла иметь детей. А Анастасия была очень красивой. Белая, фарфоровая кожа, белокурые длинные волосы, завивающиеся на концах, светлые глаза и, естественно, стройная фигура. Она продавала себя фактически в рабство. И пусть жизнь уже немного потрепала ее красоту, руки огрубели, появились легкие тени усталости под глазами, но она все равно была еще молода и отчаянно красива. Директор клиники побагровел и приказал охране вывести ее. А те еще и переусердствовали и сдали Анастасию в полицию за аморальное поведение. Она не поняла, почему он так жестоко ей отказал, потому не заметила неказистого мужчину невысокого роста, сидевшего в углу кабинета и ставшего невольным свидетелем этой неприглядной сцены. «Извините, месье Филипп, — обратился к нему директор, когда Анастасию, бледную, обмякшую, в слезах вывели из кабинета, — ходят всякие сумасшедшие… Да еще и иностранцы! Русская!» — с долей пренебрежения сказал директор, вытирая пот с разгоряченного лба. «А у меня дед русский, — вдруг ответил месье Филипп. — Он бежал во Францию в Гражданскую войну, а в нашей семье всегда помнят свои корни и бережно относятся ко всему, что связано с Россией». — «Ой, извините! Я не то имел в виду! Просто люди разные! Вы — человек такого уровня, а среди этих приезжих столько разложившихся личностей! Вот и эта особа легкого поведения — тому живой пример!» — разгорячился директор. «Интересно вы о людях судите, совсем не зная их, — прищурился Филипп, — и ни капли сожаления. Вы разглядели в этой девушке проститутку? А я увидел горе отчаявшейся матери». — «Хорошо, пусть будет так, — вздохнул директор, — но мы не можем помогать всем отчаявшимся матерям! Ваши же деньги и пострадают!» — «А вы, оказывается, бережете мои деньги? Боюсь, что у нас очень разный подход к деньгам и отношение к людям! А это означает, что нам не по пути. Я увольняю вас с должности директора клиники, и это вопрос решенный». Дело в том, что Филипп был не последний человек во Франции — крупный бизнесмен, аристократ, политик, который очень активно занимался благотворительностью и меценатством. Он столько денег зарабатывал! Но и раздавал их легко. Строительство социальных объектов тоже входило в зону его интересов. В этой больнице, полностью построенной и оборудованной по последнему слову техники на его деньги, Филипп был единственным акционером и вполне мог устанавливать свои порядки, в законных пределах, конечно. Это включало и кадровые перестановки.

Анастасия же, находившаяся в полицейском участке, просто не хотела больше жить. У нее словно отняли последний шанс, последнюю возможность. Все мысли были только о сыне. А он умирал…

Люся вздохнула и замолчала. Глаза ее смотрели куда-то вдаль, мысли тоже были далеко.

— Эй! — дотронулась до нее Яна. — Ты на месте?

— Что? А… да! А вот и театр! Пришли!

— Нет, постой-ка! С места не тронемся, пока не услышим конец истории, — возмутилась Лариса Ивановна.

— Да! Я чуть не прослезился! — поддержал ее Степан Сергеевич. — Хочешь горло водочкой промочить? — Он достал из кармана початую бутылку.

— Не хочу! — замотала головой Люся. — Пойдемте в реквизиторскую.

— А рассказ? — спросили все хором.

— Какой рассказ? — удивленно переспросила Люся, хлопая ресницами, и, зная Люсю, все поняли, что она уже ничего не помнит.

На лице Ларисы Ивановны читалось сильное разочарование, а вот Яна не сдавалась:

— У меня завтра пробы на главную роль.

— Снегурочки, я знаю! — кивнула Люся.

— Так вот роль принца исполняет Петр Ньиман.

— Знаю! — радовала всех Люся. — Безумно красивый, талантливый и настоящая звезда.

— А вот история его родителей нам не совсем ясна. Кстати, откуда ты ее так подробно знаешь?