стоял на резиновом коврике в нерешительности, боясь шагнуть туда, где, как ему представлялось, до сих пор могут обитать алкогольные демоны, чей диктат привел хозяина жилища на грань безумия. Когда же малодушие было преодолено, Стас начал потихоньку обвыкаться в своем новом статусе раз и навсегда завязавшего, с каждой прожитой минутой, каждым часом и днем отдаляясь во времени от той поры, воспоминания о которой вызывали оторопь вместе со жгучим стыдом. Незадолго до выписки лечащий врач советовал ему меньше думать о прошлом, а также ни в коем случае не корить себя за обусловленные алкогольным помешательством слова и поступки. Однако следовать рекомендации нарколога оказалось совсем непросто, если вообще возможно, учитывая присущую новоиспеченному трезвеннику впечатлительность, болезненно обострившуюся из-за расшатанных нервов. Первое время после возвращения из больницы Станислав имел несчастье пробуждаться посреди ночи и терзаться потом до самой зари тяжелыми думами, обильно сдобренными постыдными воспоминаниями. Он готов был провалиться под землю вместе с тахтой, когда в сознании вдруг всплывал рассказ доктора о его нападении на смиренно стоявший возле витрины магазина одежды мужской манекен, облаченный по распоряжению хозяйки в светлую рубашку и темных брюки из новой коллекции. Еще сильнее жалили мысли о том, что он метался в бешенстве, стараясь отыскать того, чей собирательный образ соткало из разрозненных воспоминаний и впечатлений отравленное спиртом воображение. От утверждения врача диспансера, что случаи, когда порожденный неумеренно пьющим человеком призрак начинает доводить его самого, нередко встречаются у пациентов с острым алкогольным психозом, легче не становилось.

Но несмотря на все трудности восстановления, Станислав был полон решимости начать жизнь с чистого листа и постепенно составил план первоначальных действий. Чтобы меньше думать о прошлом, он пускал в ход проверенные средства в виде выматывающих физических упражнений, приготовления блюд холостяцкой кухни и общения в соцсетях с, казалось бы, навсегда оставшимися в прошлом друзьями. Иногда слушал любимую музыку и перечитывал отрывки из знакомых уже произведений. Правда принесенную Сергеем книгу старался не трогать, боясь освежить понемногу покрывающиеся пеленой забвения воспоминания. Однако в один из вечеров он все же взял ее в руки, желая наконец прочесть что-нибудь для себя новое. После того, как пальцы привычным движением произвольно перелистнули пожелтевшие страницы, Стас случайно зацепился взглядом за начертанные простым карандашом на форзаце издания цифры, тут же участившие биение сердца. Он видел их и раньше, когда был увлечен повестью Липатова, но только теперь записанный номер обратил на себя внимание и взволновал до глубины души. Хорошо понимая, что всякие туманные загадки и недосказанности со временем обрастают флером зловещей таинственности и потому много хуже определенности, Станислав взял в чуть подрагивающую руку телефон, набрал выведенные карандашом бледные цифры и нажал сенсорную кнопку вызова абонента.

— Алло! — раздался голос молодой девушки, практически моментально взявшей трубку.

— Анюта? — непроизвольно вырвалось у него первое, что ассоциировалось с набранным номером.

— Она самая. Простите, а с кем я говорю?

Ее голос звучал весело и несколько развязно, а на заднем фоне слышалась музыка. Станислав, решивший озвучить сразу все, что запало ему в память, борясь с волнением, произнес:

— Понимаешь, Анечка, я был другом твоего папы, поэтому обязан сообщить о подарке, который он приготовил, но не успел преподнести тебе в день рождения. Не ручаюсь за точность своей информации…

— Если вы о золотой подвеске на цепочке с моим знаком зодиака, то она сейчас на мне, — громко перебила его девушка, перекрикивая задорный хохот молодых людей.

Растерявшийся из-за беззаботного тона собеседницы Стас, уже хотел извиниться, после чего повесить трубку, но напоследок все же осмелился поинтересоваться:

— Ань, если не секрет, где ты нашла подвеску?

— Не я, а бабушка ее случайно обнаружила в зимней куртке папы за день до моего пятнадцатилетия! Он же вам успел рассказать, где спрятал подарок? — спросила она в свою очередь, ничуть не сменив своей задорной интонации.

Вместо ответа Станислав просто прервал звонок, затем поставил книгу Сергея на полку и вытащил вместо нее первую подвернувшуюся под руку из ряда плотно прижатых друг к другу изданий. Удобно расположившись на любимой тахте, он раскрыл увесистый фолиант, оказавшийся сборником поэзии Серебряного века, примерно посередине и прочел:

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

После первых же строк Стас прервал знакомство с поэмой, к которым всегда был безразличен, шумно захлопнул книгу и закрыл глаза. Ему хотелось просто спокойно лежать, свободным от приходящих без спроса мыслей и образов. Вовлеченный в процесс мышления, он почти всю свою жизнь выносил суждения, делал выводы, искал ответы, пытался разгадать загадки, однако в результате так и не достиг ни счастья, ни покоя, потому что сами эти усилия, зачастую, преграждали путь к высшим человеческим благам. Подобное понимание приходило к Станиславу по мере погружения в благостное умиротворение, где кусочком сахара на дне чашки чая растворялся он сам вместе с призраками из прошлого, тревогами за будущее и неразрешимыми вопросами вечно ускользающего настоящего.