растившей из него будущего Владыку, царевич пока не знал. Но сообщить придётся – в довесок к посланию, в котором он уже обозначил, какого ждёт наказания.

И от этой мысли становилось ещё тяжелее. Мать не поймёт никогда. Не примет. А он ведь был совсем не тем, кого она в нём всегда видела… и подвёл он её так же, как подвёл всех остальных.

Однако прежде, до обсуждений наследования трона, Ренэф должен был ответить за всё то, что совершил. И не только аудиенция Императора предстояла ему в грядущей череде тяжёлых встреч. Прежде царевич, как и обещал, собирался с почётом препроводить домой Нэбвена, старшего военачальника, с которым они начали этот путь, – командира, приставленного отцом, и в итоге ставшего ему настоящим другом. Нэбвена, который пытался всеми силами предостеречь его от ошибок, а когда роковую ошибку Ренэф всё-таки совершил – всё равно пришёл за ним, чтобы спасти…

Царевичу предстояло посмотреть в глаза госпожи Наилат и её дочерей. Но, слава всем Богам, он хотя бы вернёт военачальника родным живым… и проводит его лично. Нэбвен из рода Меннту был более чем достоин всех тех почестей, которые только мог оказать ему сын рода Эмхет. Пусть это и означало, что Ренэф прибудет во дворец несколько позже, чем мог бы.

А потом – возвращение в столицу, которое ещё не так давно он представлял триумфальным.

В пути царевич не только повторял про себя, как доложит Императору об удачах и фатальных промахах. Он пытался представить себе, как встретят его родные. Взять вот дядюшку Хатепера… Дядя единственный принимал их всех как есть – и его, и Анирет, и Хэфера, конечно. Но, пожалуй, только теперь как никогда Ренэф понимал всю ценность такой любви – даже не той, которую с детства дарила ему мать, окружавшая его восхищением и заботой, а вместе с обожанием – и постоянными ожиданиями. Простой любви, принимающей, когда ты ценен просто тем, что есть. И почему же раньше он воспринимал это как должное?.. Но дядя тоже будет разочарован в нём. А Анирет ещё и порадуется его краху…

«Нет, почему порадуется?.. – вдруг подумал Ренэф и сам удивился. – Она же никогда не радовалась моим неудачам, только успехам. И Хэфер, которого я так старался превзойти, тоже…»

Но с братом объясниться можно будет уже только в посмертии, а вот с сестрой… Как получилось так, что он всегда воспринимал себя отдельно от них обоих, всегда противопоставлял себя им? И как ни злило Ренэфа это новообретённое понимание, но хотя бы самому себе он теперь мог признаться: да, в отношении родной сестры и единокровного брата он никогда не был справедлив. Считал себя выше одной и пытался стать выше другого, что не стеснялся лишний раз показать. И ведь брат с сестрой даже не осуждали его за это – упрекали за излишнюю горячность, иногда говорили обидное, что де он слишком юн ещё, – но всерьёз не осуждали. Как Ренэфа возмущала эта их кажущаяся снисходительность! И только теперь, когда он уже перестал думать, что всё знает лучше всех, он увидел, что дело было не в снисходительности, а тоже в своего рода принятии… Это он противопоставлял себя Хэферу и Анирет, постоянно внутренне враждовал с ними, а они с ним – нет.

Не сказать, чтобы Ренэф был в восторге от своего нового открытия и переосмысления знакомых событий, но принимал, как есть.

Что ж, по крайней мере, за Хэфера он всё-таки сумел отомстить и нашёл тех, кто направил за наследником наёмников. Может, теперь душа брата успокоится?.. Ренэфу очень хотелось в это верить. И оттуда, с Западного Берега, Хэфер уж точно увидит, что брат его вовсе не ненавидел, а попытался добиться справедливости для него так, как умел.

Ну а с Анирет… что-нибудь придумает он и с Анирет. Разумеется, никогда Ренэф не признается этой девчонке, что был в чём-то неправ в общении с ней. Ещё чего не хватало! Но как-то сгладить углы, наверное, сумеет… если только царевна не полезет к нему с сочувствием и пониманием. Вот сочувствие всех их он точно видал у высокорождённых в заднице! Дяде он так, конечно, не скажет, а сестрице – вполне.

«Пережить все эти встречи – и сразу же в дальний гарнизон», – успокоил себя Ренэф, скатывая циновки и чувствуя, как хвост дёргается от раздражения.

Он едва дождался звона рогов на побудку. Зато, как только лагерь начал приходить в движение, царевич был уже готов и сам руководил сборами. И когда отряды двинулись в путь, на сердце у него стало немного спокойнее.

* * *

Осталась позади Лебайя и поросшие редкой растительностью каменистые пустоши и красные пески, через которые лежала часть их пути. Теперь вокруг простирались сады и пальмовые рощи, обширные поля, с которых уже собрали урожай, заросшие бумажным тростником заводи. Сам воздух, который они вдыхали, сама земля под ногами были родными, и сердца воинов отзывались радостью. Пусть солнце в Сезон Жары палило нещадно, но здесь свет Ладьи Амна был животворным золотом, даровавшим жизнь всему и вся, и дыхание Богов было особенно ощутимо.

Они вернулись домой, в благословенные земли, которые защищали всех своих детей и родиться в которых было величайшим счастьем и даром Божеств. Отступил суеверный страх умереть на чужбине, остаться без необходимого для покоя души погребения. И с собой они несли память о товарищах, павших далеко отсюда, – память, которая дарует такое желанное каждому рэмеи место в вечности.

Всё чаще в строю звучали песни и смех, хоть в целом воины, прекрасно сознававшие, кого сопровождают, и чрезвычайно этим гордившиеся, соблюдали дисциплину, которой по праву гордилась имперская армия. Как ни пьянил родной воздух, совсем уж забываться не стоило – нрав у царевича был крутой, и требовал с других он не меньше, чем с себя самого. Впрочем, с тех пор, как отряды пересекли границу, казалось, что настроение Ренэфа Эмхет тоже сделалось более благодушным. По крайней мере, он ни к кому не цеплялся, излишне не раздражался, да и вообще всё свободное время проводил верхом, сопровождая повозку, в которой ехал старший военачальник Нэбвен.

Гонцы уже были направлены, чтобы в ближайшем крупном порту успели подготовить ладьи для солдат. Последняя часть пути в столицу была хоть и самой протяжённой, но и самой быстрой в преодолении. Быстрее испытанного в Таур-Дуат веками традиционного способа перемещения – по Великой Реке, соединяющей самые дальние пределы Империи, – были только порталы, но порталами нельзя было проводить целые отряды.

Кто-то из солдат ожидал, что царевич со своими телохранителями покинет их у ближайшего же