Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я хожу в лес в рощу, всегда сначала пересекаю огород, который расположен слева от Обители Священного Братства, поскольку хочу взглянуть, нет ли какой-нибудь Ясновидицы. Одна из них там была. Она сидела наклонившись и прислушиваясь к негромкому многоголосому общению насекомых на земле. Сбоку у неё свисал Священный Кристалл. Туники, которые носят Ясновидицы, всегда сияют белизной, они чистейшие. Мне неведомо, как служанкам удаётся выводить пятна грязи. Она услышала мои шаги или шуршание моей туники, а может, почувствовала нечистую кровь, текущую в моих жилах. Я застыла на месте, взглянула на неё, и тогда она встала. Они видят нас насквозь, их не интересует наша внешность, они пытаются нас услышать. И всегда так поступают, если на них посмотреть, поэтому никто не смеет даже взглянуть. Они способны воспринимать резкий, кислый отзвук болезней, медленное поглощение костной ткани и эхо тьмы, в которой живут наши органы. По ритму биения сердца они узнают, когда оно хочет лишь обладать чем-то или искупить свою вину, стремится ранить или желает раствориться в биении другого сердца; они различают влажное движение населяющих нас бактерий, того микрокосма, который мы несём в себе, не ощущая. Иногда Ясновидицы проводят долгие часы в парке, пытаясь понять, есть ли в ветре человеческие слова, есть ли послания от нашего Бога. Вполне естественно видеть, как они кружат вокруг своей оси, указывая ладонью правой руки на небо, а левой – на землю. Но никто не знает, зачем они это делают.
Она открыла рот, и я разглядела чёрную дыру и зубы, а не язык. Когда их отбирают в избранные, им отсекают языки, чтобы они могли сообщать свои знания Сестре-Настоятельнице только в письменном виде. Я не хочу быть избранной, иначе тоже стану калекой. Им нравится вызывать у нас отвращение, нравится заставлять нас бежать прочь, но меня это не волнует. Я наблюдаю за ними, чтобы кое-чему у них научиться, ведь, по словам некоторых, Ясновидицы умеют слышать мысли.
Прежде чем войти в пространство, которое так мечтает стать лесом, я сняла башмаки и прилегла на траве в саду, чтобы ощутить лучи солнца на коже. А какой звук издает солнце? Горячий грохот, успокоительный шёпот? Облака отсутствовали. Возникло желание прикоснуться к голубизне неба, подержать его в руках, ощутить бархатистую красоту кончиками пальцев. Я увидела бабочку, которая кружила слишком близко от меня. Она была небесного цвета, и казалось, её крылья излучают белый свет, но эта красота обжигала. Своими горящими лапками такие бабочки оставляют следы на коже, на которую садятся: они ядовиты.
До меня донеслось какое-то движение в траве. Я привстала, чтобы лучше рассмотреть, как два муравья тащат таракана. Они поймали его и волокли тело (в тридцать или даже девяносто раз больше, чем у них) за усы. Таракан шевелил лапками, предчувствуя свою участь – быть сожранным тысячами муравьёв.
А способны ли испытывать страх эти кукарачи?
Было жарко, но не душно. Я вздохнула. Иногда по ночам, когда мне снились кошмары, Елена обнимала меня. Наверное, мне снилась прежняя жизнь (мне нравится думать, что я вспоминала её во сне), жизнь до того, как я оказалась за стеной, моё существование на больной земле, в голоде, когда у меня не было ни ручья с водой, ни лепёшек, ни Бога, когда я была странницей. Та жизнь, которую я не могу осознанно вспомнить, как ни стараюсь. Я кричала во сне из-за сбивающих с толку образов, из-за вещей, которых я не понимала, но которые причиняли мне боль. И, даже открыв глаза, я была как будто парализована и мне становилось трудно дышать. Словно автоматический механизм вдоха и выдоха давал сбой, будто мой разум не знал, что надо сделать, дабы совершить такое простое действие, и смирился в ожидании удушья. Но Елена касалась своими ладонями моего лица, заглядывала в глаза. Когда мне удавалось успокоиться, она ложилась рядом и обнимала, дожидаясь, пока я снова засну. Однако с тех пор, как мы похоронили её заживо, с того дня, как земля укрыла её и никто, кроме меня, не может найти её безымянную могилу, я уже не вижу во сне мою прежнюю жизнь.
Внезапно мне показалось, что вдалеке появилась какая-то тень среди деревьев. Я спросила себя, может ли это быть странница, скрывающаяся в лесу зарослях, или дух, кто-то из монахов, которые преследуют нас.
* * *
Мне известна разница между съедобными грибами и поганками, поэтому меня и посылают искать грибы. Я научилась их различать, но не помню как. Иногда сохраняю красные грибы с белыми крапинками – мухоморы. За несколько дней до известия о смерти Младшей Святой я попробовала дать Мариэль его крошечный кусочек, подмешала ей в ужин. Она провела всю ночь, облизывая стену коридора, ведущего к нашим кельям. Сестра-Настоятельница била Мариэль, трясла, но та не реагировала. Мариэль глядела на неё пустыми глазами. Некоторые шептались, что в воздухе витают зловредные духи и что Мариэль легко впускает их, потому что психически слаба. Дух монахов, почти неслышно произнёс кто-то. Сестра-Настоятельница устала бить Мариэль и удалилась. Некоторые из нас попытались привести Мариэль в чувство. Видимо, все боялись, что она умрёт или того хуже – заразит тёмными ду́хами, потому что всем (кроме меня) стало ясно, что в её глазах вызревает что-то зловещее. Каталина вскрикнула и сказала, что почувствовала ядовитое дыхание Мариэль и что, когда она ту встряхнула, нечто постыдное пыталось проникнуть в чрево Каталины. Нечестивицы в ужасе отшатнулись. А я смотрела на Мариэль, заворожённая воздействием на неё мухомора. Мне было любопытно узнать, что случится, если я дам кому-нибудь этого гриба гораздо больше. До какого безумия дойдёт человек? Между тем всем наскучило наблюдать происходящее, и Мариэль оставили одну, а она продолжала лизать стену до тех пор, пока её язык не начал