кофейные зёрна, почти чёрные, переливающиеся на свету крошечные зёрнышки удовольствия. Некоторым оказался в новинку опьяняющий, шероховатый аромат, ведь они прежде не пробовали кофе.

Приготовив всё как надо, мы привели себя в порядок. Несмотря на холод, с наслаждением и радостью помылись, благо служанки снабдили нас дождевой водой, а не водой из ручья безумия. В такой особенный день вода должна быть чистейшей и без осадка. Сквозь мокрые ночные рубашки угадывались тощие тела, торчащие рёбра, как у меня. Столько лет голода неизбежно оставляют следы и знаки страданий. Несколько дней назад я постирала свою ночную рубашку в ручье безумия, чтобы удалить чернильные пятна с пояса, где прячу ручку, которой пишу эти слова.

На спине Марии де лас Соледадес заметно слово Лью́вия[2]. Интересно, продолжает ли у неё болеть спина? Поскольку я присутствовала при её переименовании в Марию де лас Соледадес, то знаю, что она это имя не приняла. Пыталась сопротивляться, твердила, что хочет, чтобы её звали Мерсе́дес, Викторией или Льювией. И она использовала это желанное слово. Мы озадаченно уставились на неё, сдерживая смех и прикрывая рот ладонью. Почему вдруг Дождь? Сестра-Настоятельница молча приблизилась к ней, и, пока шла, кислород вокруг неё исчез. Она пожирала его с каждым своим шагом. Дышать стало трудно, ибо её совершенное, великолепное тело, а также устрашающее присутствие заняли всё пространство. Быстрым, почти незаметным движением она сорвала с Марии де лас Соледадес тунику, разорвала её пополам и обнажённую заставила встать на колени. Мария де лас Соледадес расплакалась, но её не было слышно. Слёзы падали на плитку пола. Она пыталась прикрыть свои интимные места, но у неё не получалось. Сестра-Настоятельница потребовала несколько своих хлыстов и нож. Сначала она отхлестала её, а затем старательно и терпеливо вырезала ножом на спине имя «Льювия» (оставив пожизненную рану) и ушла, не промолвив ни слова. А Мария де лас Соледадес не могла пошевелиться.

Мы оставили её распростёртой на полу, без сознания от боли. Но прежде чем уйти, каждая из нечестивиц плюнула ей на спину. «Мятежница!» – крикнула Лурдес. В коридоре Каталина тихо спросила, зачем выбрали имя Мария, если оно принадлежит неправедной матери фальшивого сына ложного Бога. Теперь это новое имя, ответила ей Лурдес, как твоё или моё. Новое и чистое, свободное от предыдущего. Тем не менее позже Лурдес позаботилась о том, чтобы Сестра-Настоятельница узнала о вопросе Каталины. И та потянулась за кнутом.

Кто-то нашёптывал песню, которая лилась как мёд, как танцующие в небе огоньки. Пение запрещено и карается двумя днями заточения в Башне Безмолвия, но никто не сообщил Сестре-Настоятельнице о нарушении распорядка. Петь позволено только Младшим Святым и лишь священные гимны. Лурдес среди нас не было, поэтому некому было предать нас, разрушить момент мимолётной гармонии, шаткого счастья. Все мы почувствовали облегчение и в знак истинного братства вымыли и причесали друг другу волосы, обменялись улыбками. Никто не болтал, мы наслаждались кристально чистым ароматом цветов. Служанки оставили нам чистые белые туники, которые мы надевали по особым случаям.

Затем каждая из нас вернулась в свою келью, чтобы поразмыслить о смерти. Таков приказ Сестры-Настоятельницы. А потом мы стали ждать звона колоколов, возвещающего начало похорон.

Я не думаю о ней, о её стройных ногах, о вероятности того, что она жива и ищет путь к нам. Я не думаю о распростёртой на земле бродяжке, о белом олене в испачканном платье и мужских башмаках. И не размышляю об этих пятнах, об их разнообразных оттенках, о том, как они появились. Я не знаю происхождения этой грязи: кровь ли это, глина, следы насилия, запугивания, голода, отчаяния, одиночества, – словом, следы зла. И я не представляю себе, что кладу голову ей на живот, чтобы услышать её дыхание, и не думаю, что чувствую запах вольной птицы, парящей над пропастью. Не желаю, чтобы она прервала похороны. Я не хо…

* * *

Младшая Святая возлежала на алтаре. Закат – лучшее время для отпевания, ибо часовня Вознесения Господня наполняется слабым сиянием. Его блёстки неосязаемы, мимолётны, но тебе хочется находиться в этой красоте, в центре полупрозрачных красок, и чувствовать себя в безопасности посреди такого великолепия.

Мы сели на скамьи и опустили головы, ожидая сигнала Сестры-Настоятельницы. Мне пришлось сдержать жест отвращения, потому что разложение тела Младшей Святой стало ощутимым. Некоторые сложили руки, изображая молитву, но на самом деле прикрыли носы.

Мы представляли себе Его за вратами часовни, догадывались о Его молчаливом присутствии. Он так долго ничего не изрекал, что тишина уплотнилась и материализовалась. Пульсирующая плотность рассекла воздух, раздробила его на части. Мы оставались совершенно неподвижными и дышали медленно, очень осторожно, чтобы не пораниться о прозрачные осколки воздуха. Послание было ясным: убийца всё ещё среди нас, и Он знал это, но ни Он, ни Сестра-Настоятельница не собирались что-либо предпринимать. Они всё уже сделали в отношении Мариэль.

Мариэль не убивала, но Мариэль сгорела.

Когда тишина стала удушливой, а острые осколки разорванного воздуха начали опасно вздыматься, кто-то подавил свой возглас, но он был так слышен, что все подняли головы и увидели: на алтаре – Полная Аура. Одна из избранных. Сестра-Настоятельница осталась сидеть, контролируя происходящее, которое явно было предусмотрено заранее. Излучаемый Полной Аурой свет представлял собой вспышку, неподвижное пламя, красный огонь, ослепивший нас на несколько секунд. Сама она оставалась неподвижной, и казалось, что смотрит на нас, но это не так. Затем Полная Аура замахала руками – рассчитанными движениями, – словно разрушая острые края пространства, как будто обладала способностью избавить нас от любой боли. Мы увидели отметины на её руках – свидетельство прикосновения Бога. Она открыла рот и что-то произнесла своим голосом яркой, непостижимой необъятности. Но никто ничего не понял, ведь её слова предназначались не нам. Она прикоснулась к телу Младшей Святой, и нам показалось, что голубое свечение покидает его. И что Полная Аура приподнялась на несколько сантиметров над полом, будто воспарив в воздухе. Затем она закатила глаза и потеряла сознание. Сестра-Настоятельница встала и, не растерявшись и не удивившись, подхватила её и повела за алтарь в покои избранных. Вот какая она у нас сильная и властная.

Некоторые утверждают, что ещё до великой катастрофы, давным-давно, Сестра-Настоятельница была беженкой от засухи, воевала, участвовала в боях за пресную воду и в ряде других сражений, вспыхнувших после затопления океаном огромных территорий во многих странах. Теперь некоторые шёпотом говорят, что она не женщина, ведь она может сломать тебе шею одной рукой или переломить позвоночник