Иеслник выругался и плюнул в лицо Разбойнику, но тот вдруг сам задумался над только что произнесенными словами и даже не обратил внимания на брань и плевки.

— Ты помни, что я ее не тронул, — снова посмотрел он на принца. — А дражайшая леди Олим пусть поскорее об этом забудет. Уверен, что мое бездействие злит ее гораздо больше, чем любые безобразия, которые я мог бы учинить, включая твое убийство.

— Да как ты смеешь?! — возмутился Иеслник.

— О, это нетрудно, — заверил его Разбойник, поднес два пальца ко лбу и устремился к окну.

Однако еще не стемнело, и в верхнем дворе было полным-полно стражников.

Прошло не меньше часа, прежде чем принцу Иеслнику удалось выбраться из-под тяжелой кровати. Еще через некоторое время он наконец докричался до своих слуг. Совместными усилиями они приподняли ложе, чтобы вызволить леди Олим.

— Ты!.. — едва поднявшись, набросилась она на мужа. — Ты воображаешь себя владыкой и не можешь справиться с одним-единственным вором?

Дама была в такой ярости, что даже не пыталась прикрыть наготу, хотя в будуар на шум сбежалось довольно много народу.

— Какой же из тебя герой, когда ты прячешься от презренного человечишки под женину кровать, словно трусливый заяц?

Олим замахнулась, чтобы дать принцу пощечину, но Иеслник схватил ее за руки.

— Если бы он изнасиловал тебя, ты бы так не кипятилась? — В его голосе звучал не столько вопрос, сколько обвинение.

Леди Олим застонала — впервые за этот день без притворства — и рухнула в изнеможении на то, что осталось от кровати.

Иеслник вдруг осознал, что кругом полным-полно людей, которые пялятся на его полунагую супругу.

— Вон отсюда! Вон!

Принц выгнал всех из будуара, бросил полный отвращения взгляд на леди Олим и вышел следом. Страже он приказал из-под земли достать Разбойника и без его головы не возвращаться.

Оставшись одна, Олим долго рыдала, закрыв лицо руками. В комнату прокрались сумерки, и она уже дремала, когда вдруг нежный поцелуй коснулся ее лба.

Дама подскочила и вытаращила глаза, чтобы убедиться, что это не сон.

— Прекрасная леди, — вежливо произнес Разбойник, который и не покидал будуара. — Кодекс чести не позволяет мне брать силой замужнюю женщину. Но уверяю вас, стоило огромных усилий не поддаться искушению, когда я увидел такую красоту.

Он протянул руку и нежно погладил Олим по щеке. Она откинулась на подушки и зажмурилась от удовольствия, впиваясь пальцами в плюшевые одеяла.

— Я ухожу в дикие северные земли. Думайте обо мне, — сказал Разбойник на прощание и исчез в окне так быстро, что леди Олим даже не успела проводить его взглядом.

— Нам нечего бояться, — заверил Брансен своих спутниц, когда на следующий день они в компании осла Дулли вышли из Делавала. — Я сказал леди Олим, что направляюсь на север.

— Но мы ведь и правда идем туда, — отвечала Каллен.

— Вот именно, — подтвердил Брансен с самодовольной и вместе с тем обезоруживающей улыбкой.

В то утро воины правителя Делавала по распоряжению принца Иеслника, конечно же, отправились на юг искать Разбойника. В точности так, как указала леди Олим.

Низко склонившись над белой порослью и проваливаясь в нее по колено, самхаист Дантанна ступал по лужайке, поросшей мхом карибу. Из этого растения можно было приготовить сильнодействующую мазь или целебный отвар, но монах искал гораздо более ценный ингредиент: луковицы дауба. Они росли именно среди мха, причем попадались довольно редко — за день найти всего одну считалось большой удачей. Впрочем, чтобы сварить чудесный напиток, который на неделю с лишним избавил бы его от болей в суставах, большего и не требовалось.

В Альпинадоре Дантанне совершенно не нравилось. Он предпочел бы жить к югу от горного хребта, в Вангарде, — мягкий климат был монаху куда больше по душе. Но в его положении демонстрировать недовольство не приходилось, хотя самхаист постоянно напоминал себе, что надо отстаивать свои интересы. Он не так стар и изможден, чтобы оставаться в стороне, когда в мире назревают столь важные события.

Дантанна ускорил шаг, нагнулся и раздвинул белые побеги. Здесь, рядом с пышным кустом мха карибу уж точно должны расти дауба.

— Это шнурок, а не стебель, глупый мальчишка, — неожиданно раздался у него над головой хриплый голос.

Только теперь Дантанна обнаружил, что не один на поляне. Монах не мог понять, как получилось, что он ничего не заметил, пока не взглянул на говорившего. Обветренное лицо, пышные усы, остроконечная шляпа, украшенная перьями. Этому высокому, статному человеку можно было дать и сорок лет, и семьдесят. Его нестареющий облик говорил о силе и жизненном опыте, причем очень богатом. Теперь все стало ясно.

— Учитель Секуин, — пробормотал Дантанна, попятившись.

Странник ничего не ответил и продолжал пристально смотреть на самхаиста.

— Я не знал, что вы здесь, — добавил тот.

— Любишь утверждать очевидное? — наконец иронично заметил Секуин.

Дантанна глупо улыбнулся.

— Я Дантанна, самхаист. Мы как-то встречались с вами в Вангарде и там, где Абель…

— Пеллинорская часовня, — закончил Джеймстон Секуин.

Монах кивнул, стараясь не показать радости оттого, что такой великий муж его помнит.

— Я никогда не забываю лица или имени, если человек стоит того, — добавил странник.

Дантанна расцвел.

— Так как, говоришь, тебя зовут?

— Дантанна, — тут же сник самхаист.

— Путешествуешь со стариком Бедденом?

— Со старцем Бедденом, — поправил Дантанна неожиданно твердым для себя тоном.

— Далеко ты забрался от дома, парень!

— Так ведь война… — начал было Дантанна, не зная, как реагировать.

— Которую развязал твой старец Бедден, — перебил Секуин.

— Неправда! — горячо возразил монах и сам удивился своей реакции.

К войне с Вангардом он относился неоднозначно, если не сказать — с неодобрением.

— Это из-за госпожи Гвидры все началось. Она сделала неправильный выбор.

— Потому что влюбилась?

— Да, в абелийского монаха!

Джеймстон Секуин фыркнул.

— Не высока ли цена? — спросил он.

Дантанна мотнул головой не то в знак согласия, не то наоборот. Сказать же что-то он не решился, чувствуя, что любой ответ прозвучит в его устах неубедительно.