Пробило семь склянок. Тому, кто стоит сейчас на темной палубе, осталось лишь еще один раз ударить в судовой колокол, прежде чем он сможет забраться на свою койку и заснуть. Потом начнется собачья вахта, и четыре бесконечных часа корабль будет во власти полусонных людей, которые могут думать лишь об одном: о кофе.

Да, неплохо бы выпить стаканчик кофе, черного, как лакрица, и маслянистого и пахнущего огнем, как эта липкая штука, которой измазаны все тряпки.

Мне пришлось сложить в кучу у стенки не менее десяти пар резиновых сапог, чтобы расчистить себе хоть немного места. Мне все время падает тяжелый сапог на ногу или внезапно попадает между стенкой и моей спиной. Вместе со мной в шкафу находится несметное количество самых разных предметов. Над кучей сапог болтаются куртки, анораки, кожаные, резиновые и меховые рукавицы, все это в диком беспорядке, и везде валяются тряпки, которые воняют, как в машинном отделении «Летучего голландца».

Впрочем, все не так уж плохо. Но предположим, что «Эндьюранс» налетит на риф и внутренности вывернутся наружу, как это произошло с остатками «Джона Лондона», который наскочил на волнорез возле Монтевидео, вылетев в девяноста милях от берега, и оказался на песчаной отмели, и тогда каждый, у кого будет такая возможность, удивится, увидев, сколько всего вылетит из каморки Блэкборо. Рукавица за рукавицей. И столько тряпок, тряпочек и тряпичек, что весь путь через Белый континент можно будет украсить маленькими грязными флажками. В тот день, когда «Джон Лондон» оказался на грунте, море было спокойным, вовсю сияло солнце, а мы сгрудились на палубе как голодные кошки и ждали, пока нас обнаружат. Повсюду в воде между скалами плавали наши пожитки. И еще пять трупов вылетели из еле державшегося на плаву корпуса «Джона Лондона». Среди них не было мистера Элберта. Его труп остался в переднем кубрике, построенном моим отцом, и вместе с ним пошел ко дну.

Мне бы никогда не сойти на берег и не оказаться сначала в Монтевидео, потом в Буэнос-Айресе и в конце концов на борту «Эндьюранса», если бы, к счастью для нас всех, судовой плотник Резерфорд не одумался. Без заступничества плотника по меньшей мере несколько его дружков без долгих раздумий сбросили бы нас, то есть тех, кто держался капитана Куна, в море.

Через семь дней после аварии на нас наткнулось небольшое рыбацкое судно, доставившее нас в гавань Монтевидео. В маленькой больнице нас выхаживали несколько дней, прежде чем во дворе появилась полиция и арестовала Резерфорда и пятерых его дружков. В больничной тополевой роще я встретил капитана Куна, который гулял там в одиночестве. Мне бы очень хотелось расспросить его о событиях на борту и об арестах. Но для судового юнги это было полностью исключено.

— Ну, Мерс, тоже прогуливаешься? Ходить лучше, чем стоять, — заметил Кун, не останавливаясь. Я даже не успел ответить обычным «Дасэр» и пошел дальше. Тут он окликнул меня, и я увидел, что он меня догоняет.

— Я, — сказал он, — обещал твоему отцу следить за тобой.

Я не обязан давать отчет капитану, потерявшему свой корабль. Тем не менее он спросил меня, каковы мои планы.

Я ответил ему правду: у меня не было никаких планов.

Кун внезапно сказал:

— Члены команды должны держать ответ перед судом, ведь если бы они не совершили ошибок, боцман и все остальные остались бы живы. Это может занять несколько месяцев. Но если ты не против, я напишу твоей семье, что у тебя все в порядке.

Я попросил времени на размышление. На следующий день мы получили оставшиеся шесть зарплат, и, когда покидали больницу, я попросил капитана Куна не писать моим родителям. Мое решение его не удивило, о причинах он не спрашивал. Возможно, он догадывался, протягивая мне руку под проливным дождем, что я не смог бы эти причины назвать.

Мой первый же корабль пошел ко дну. Настоящий моряк сказал бы: от этого призрака ты теперь никогда не избавишься. Оставь его. Но я не моряк, но я и не плотник и не пойду по стопам моего отца. И если бы он мог увидеть меня, скорчившегося в моем шкафу, с измазанным шоколадом ртом, он врезал бы мне этими рукавицами и резиновыми сапогами.

И был бы прав. Почему я не пошел в военно-морской флот и не записался на «Инвинсибл» или «Инфлексибл», броненосный крейсер с кубриком на восемьсот матросов в твиндеке, где подвесные койки болтаются одна над другой? Там не может быть одиночества, там никому в голову не приходят глупые мысли. Ты сидишь со своей пушкой, в ствол которой заползаешь раз в день, чтобы почистить его, ты получаешь увольнения на берег, участвуешь в морских сражениях и в итоге оказываешься в могиле и сообщение о тебе в «Саут-Уэлс эхо» гласит:

Морское сражение с кайзеровским флотом у берегов Аргентины

К числу наших героев, нашедших свой последний приют на дне морском, принадлежит Мерс Блэкборо, сын корабельного плотника.

Восемь склянок: крысиная вахта закончилась. Сейчас крысы рванут вниз и вытрясут из коек спящих собак.

В порту на Рио-де-ла-Плате я не заметил особых примет войны. Если верить газетам, вовлечение Аргентины и Уругвая в творящееся безумие было лишь вопросом времени. Людям же, с которыми я познакомился, наша эйфорическая враждебность казалась чуждой. Ненависть к царю, нескольким престарелым королям или двум смешным императорам, которые не только были похожи друг на друга, но даже говорили на одном языке, была им непонятна и возмущала их. И поэтому они называли нас perturbadores — смутьянами.

В Ла-Боке все дневные дела сдвигаются на более прохладные вечерние часы; днем стоит такая жарища, что после нескольких шагов по белым от птичьего клея переулкам начинает трещать голова. В номере пансиона под самой крышей мы с Бэйквеллом спали с шести утра до шести вечера, и когда я смотрел из окна, то видел платан без единого листа, при этом на нем не было живого места от маленьких зеленых птичек: при малейшем шуме на улице вся крона дерева взмывала в воздух, чтобы через несколько мгновений опять опуститься на голые ветви. Так что мы просто забыли о войне. У нас были более приятные дела. Может быть, со стороны это не было заметно, но мы были очень заняты.

Мы сидели в засаде. У Бэйквелла был план наших дальнейших действий. По пути из Лондона в Буэнос-Айрес в Монтевидео зашел корабль Антарктической экспедиции сэра Эрнеста Шеклтона, якобы для пополнения запасов топлива. В порту ходили слухи, что настоящей причиной остановки было то, что без Сэра, который должен был присоединиться к команде лишь в Аргентине, дисциплина на борту оставляла желать много лучшего. Как быстро это распространяется и как мало людей для этого нужно, я уже знал по собственному опыту, и точно — от двух матросов с «Эндьюранса», а именно от Хау и Сторновэя, Бэйквелл узнал, что еще до Мадейры дело дошло до драки, которая не могла остаться без последствий для ее участников. Пару дней дело выглядело так, что четверых виновников должны были списать с судна в Монтевидео. Мы решили не спускать глаз с покорителей Антарктики.