– Ты уверена, что нет никакой ошибки? – взволнованно спросил ее Рейнар.

– Уверена. Мариус проверил, это тот самый рейс. Их рейс. Он уже выехал на место крушения, – ее голос задрожал.

– Лиаль, как такое могло произойти? – услышали мы голос Делайла. – Самолеты ведь проверяют перед полетом.

– Я не знаю, ничего пока не знаю, – ответила ему Лиаль, сдерживая всхлипы. – Говорят, что на борту во время полета что-то взорвалось в грузовом отсеке, – и ее голос сорвался в плач. – Есть подозрения, что это теракт.

Теракт? Что такое теракт? Такого слова в родном эсфирани мне еще не приходилось слышать.

– Мама… Папа, – тихо прошептал Ленар, всхлипывая.

– Нет! – закричала я, пнув дверь с такой силой, что она, распахнувшись, ударилась об стену.

Старшие братья резко обернулись и растерянно уставились на нас.

– Этого не может быть, слышите? – снова закричала я. – Не может! Это ошибка! Наши мамы любят летать на самолете! Самолет не может их убить! И пап не может! Потому что… потому что…

– Потому что они авиаторы, – добавил Ленар.

Повисло тягостное молчание. Рейнар и Делайл обреченно переглянулись.

– Ну чего вы молчите? – прикрикнул Ленар срывающимся голосом.

– Вот демоны, как же им сказать-то? – растерянно промолвил бледный как полотно Рейнар, не похожий сейчас сам на себя.

– Говорите как есть! – потребовала я, подойдя к старшему брату. – Рейнар, что случилось?

– Марьяш, – осторожно начал брат, присев передо мной на корточки. Боковым зрением я видела, как Делайл обнял Ленара. – Я хотел бы это сказать тебе позже, значительно позже, и не вот таким образом. Но раз уж получилось так… Самолет, на котором летели наши родители, взорвался во время полета. Все пассажиры погибли…

– Нет, нет, нет, – запротестовала я. – Это ошибка! Быть такого не может! Это смертные земляне могут погибнуть, а наши родители бессмертные!

– Взрыв может убить бессмертного, – ответил мне Делайл, и воцарилась жуткая, гнетущая тишина, которую вспороли наши с Ленаром крики и рыдания.

– Это ошибка! Ошибка! Они живы! Живы! Живы! Они не могут умереть! – кричала я, не слыша никого и ничего вокруг. – Они скоро вернутся домой! Рейн, скажи, что они скоро придут через портал! Они ведь придут, правда?

– Мамочка… Мама, – всхлипывал рядом на руках у Делайла Ленар. – Папа…

Рейнар молча смотрел на меня такими глазами… Этот взгляд я запомню на всю жизнь. Обреченный, подавленный, полный горя и скорби. Взгляд, словно припорошенный пеплом.

– Нет, нет, нет! Я не верю! Не верю! – снова закричала я.

Истерика захватила все мое существо, превратив меня в визжащий и ревущий комок невыносимой боли. В ушах зашумело. Так, наверное, звенели осколки нашей прежней жизни, и сейчас я слышала их прощальные отзвуки. Темные круги поплыли перед глазами, пошатнувшись, я оказалась на руках брата и тут же окончательно провалилась в бессознательную тьму.

Когда же я пришла в себя, целитель в белом халате прижимал комочек ваты к вене на моей руке.

– Что это? – спросила я.

– Мгновенное успокоительное с легким снотворным эффектом. Вам, юная леди, нужно поспать. Как и юному лорду Даркмуну.

Тяжесть произошедшего снова сдавила мне грудь, вырывая всхлип. Большая теплая ладонь Рейнара сжала мою. Сознание под действием лекарства снова уплывало в темноту.

– Сейчас детям просто необходим курс легких успокоительных зелий, – пояснял доктор старшим братьям, его голос звучал как будто сквозь вату. – Это нужно, чтобы помочь детской психике перенести колоссальную стрессовую нагрузку. Пока я назначаю усредненную дозу, по пятнадцать капель перед едой, чтобы избежать истерик и панических состояний. Но если вдруг вы заметите ухудшение, немедленно сообщите мне. Дозу тогда можно будет увеличить еще на пять капель. Ну и конечно же душевный целитель, тут без него никак, сами понимаете. Да и вам не помешало бы для профилактики успокоительные капли попринимать.

– Да, доктор, конечно, – прозвучал в ответ бесцветный голос Делайла, прежде чем я окончательно провалилась в сон.

В тот страшный день я словно сделала шаг в темную бездну. В состоянии апатии и безразличия ко всему встречала и провожала дни. Мир вокруг в моих глазах выцвел, став блеклым, лишенным красок, как и я сама. Я неохотно ела, еда казалась мне пресной и безвкусной, мало разговаривала, уходила от внешних контактов, перестала играть с другими детьми, сидя подолгу неподвижно на одном месте, с каждым днем все больше и больше замыкаясь в себе. В таком подавленном состоянии я даже не поняла, что прошел мой пятый день рождения. Наверняка родители как-то готовились к этому дню, но я теперь этого не узнаю. И никогда не увижу маму с папой.

Я перестала общаться с друзьями. Ведь у всех моих друзей были мама и папа, которых теперь не было у меня, и я не хотела на это смотреть, на эти счастливые семьи. Ведь совсем еще недавно я жила в такой же, а теперь ее нет и никогда уже не будет. Герда упорно звала меня в гости к себе, но я отказывалась идти, потому что там – снова мама и папа. С Ленаром мы практически не разговаривали, даже если находились вместе. Каждый из нас закрылся от всех в своем мире, где под клубящимся, черным ненастным небом над руинами струился дым. Я часто уходила в комнату родителей, где все осталось на своих местах, как и в тот день, когда мы видели их в последний раз, садилась на кровать или в кресло и погружалась в воспоминания о навеки утраченном.

Один день походил на другой, и все они слились в нечто неразличимое, серое и безжизненное. Вслед за осенью пришла зима, которая так же прошла мимо меня, а потом вновь наступила весна. В один из таких дней я снова пришла в родительскую комнату. Взгляд упал на небольшую книжную полку и разноцветные корешки книг. Пробежав по ним глазами, я встала на стул и достала книгу с черным корешком и золотыми буквами. На обложке, стилизованной под обгоревший по краям лист, в обрамленной вензелями рамке красовалась любопытная компания – двое мужчин и огромный черный кот, стоящий на задних лапах. По книге сразу было видно – коллекционное подарочное издание. Мама такие любила. Что же это за книга? Читать по-русски я еще не умела, поэтому название узнать не смогла. Открыв форзац, увидела надпись на родном эсфирани, сделанную знакомым до сердечной боли, размашистым папиным почерком.

В кармане платья у меня лежал артефакт, похожий на лупу в латунной оправе, который читал вслух текст, если «лупу» приложить к нему. Делайл сделал его не так давно и называл «читалкой». Как только стекло «читалки» коснулось