Случалось, что он открывал им совершенно новые понятия. Корделии нравились эти «уроки». Ей нравилось узнавать слова, обозначающие предметы, которые она ни разу не видела, или предметы, которые вообще нельзя увидеть. Эти слова она запоминала с особой тщательностью.

«Чудо, — сказал Джордж, — это что-то аномальное, то, чего вообще не бывает. Если я щелкну пальцами и Отелло вдруг станет белым, это будет чудом. А если я возьму ведро краски и выкрашу его, то это чудом не назовешь». Он засмеялся, и овцам казалось, что ему действительно очень хочется щелкнуть пальцами или взять ведро с краской. Потом он продолжил: «Все, что выглядит как чудо, на самом деле — фокус. Чудес не бывает».

Корделия с наслаждением щипала траву. «Чудо» — ее любимое слово, слово, означающее то, чего вообще не может быть. Потом она стала думать о смерти Джорджа. Разве это не чудо? Кто-то вонзил в него лопату. Джордж должен был страшно кричать, но ни одна из его овец в сарае ничего не слышала, и только ягненок видел призрака, призрака, который беззвучно танцевал. Корделия покачала головой. «Это какой-то фокус!» — прошептала она.

Отелло думал о свирепом клоуне.

Лейн вспоминала странных людей, которые время от времени приезжали к Джорджу. Они всегда появлялись ночью. У Лейн был чуткий сон, и она слышала шуршание автомобильных шин, когда они сворачивали с асфальтовой дороги на проселочную. Она иногда пряталась в тени дольмена и подсматривала. Это было здорово: смотреть спектакль, который разыгрывается только для тебя. Горящие фары машин прорезали в темноте яркие просеки, а когда свет попадал в туман, появлялись мерцающие белые облака. Это были большие машины с гудящими моторами, они приезжали с проселочной дороги и воняли не так сильно, как автомобиль Джорджа — он сам называл его «антихристом». Потом фары гасли, и одна или две тени в длинных темных пальто шли к пастушьему вагончику. Они двигались осторожно, стараясь не наступить в темноте на свежий овечий помет. Потом раздавался условный стук: один, потом два подряд, потом еще один. Двери вагончика распахивались, и в сумраке возникал красный проем. Пришельцы, похожие в длинных пальто на огромных ворон, на секунду задержавшись в дверях, быстро проходили внутрь. Лейн никогда не видела их лиц. И все же казалось, что они были хорошо ей знакомы…

Внезапно что-то темное метнулось с проселочной дороги через луг. Испуганные овцы помчались на холм, не упуская из виду незнакомца, вторгшегося на их территорию. Он вернулся! Как охотничий пес, он носился по лугу, что-то вынюхивая длинным носом.

Сначала он обогнул дольмен, затем прошел по тропинке до утеса. Он чуть было не взбежал на уступ, но в последний момент задрал нос кверху, увидел перед собой бескрайнюю синеву и резко остановился. Стадо облегченно вздохнуло. Все напряженно следили за движениями пришельца.

Тот бросил на них короткий взгляд. Отелло с угрозой опустил рога, но Длинноносый бросился по тропинке к деревне. Потом вдруг замер, прислушался, резко развернулся и с бледным перепуганным лицом побежал по лугу.

Теперь и овцы услышали протяжный звук, как будто земля гудела под ногами. Звук приближался. Залаяли собаки, послышались голоса людей. По лугу шло стадо, от которого бежал Длинноносый, стадо, какого овцы никогда еще не видели.

Джордж не любил людей. И когда редкий прохожий, крестьянин или болтливая старуха шли мимо выгона, Джордж просто выходил из себя. Он ставил самую громкую кассету, включал магнитофон на полную мощность и прятался в огороде до тех пор, пока визитеры не уходили.

Овцам никогда еще не приходилось видеть людей в стаде, поэтому удивление пересилило страх. Моппл утверждал потом, что видел семерых, но Моппл был близорук. Зора насчитала 20 человек, Мисс Мапл — 45, а Сэр Ричфилд — больше, чем мог сосчитать. Правда, память у Ричфилда была слабовата, особенно когда он волновался. Он все время забывал, кого он уже сосчитал, а кого нет, и пересчитывал всех по два, а то и по три раза. К тому же ко всем пересчитанным двуногим он прибавлял и четвероногих — собак.

Моппл близоруко щурился и немного сердился на людей. Ведь про теорию об убийце, который возвращается на место преступления, теперь можно было забыть. Они все вернулись на место преступления, убийца наверняка спрятался среди них. Возглавлял стадо далеко не самый сильный и не самый умный Том О’Мэйли. За ним шли дети, потом женщины, а затем на некотором расстоянии мужчины, которые почему-то прятали руки в карманах. Замыкали шествие старики.

Том нес лопату, старую ржавую лопату. Он воткнул ее в землю примерно в десяти шагах от того места, где только что лежал Джордж. Люди, которые покорно шли за своим вожаком, как всякое разумное стадо, отшатнулись назад, словно Том окатил их холодной водой, и стали в кружок на почтительном расстоянии.

— Это случилось здесь, — изрек Том. — Брызги крови долетели аж сюда.

Он сделал несколько больших шагов по направлению к дольмену.

— А здесь, — он развернулся, — стоял я. Я сразу понял, что старик Джордж мертв. Повсюду кровь. На лице жуткая гримаса, а изо рта синий язык высовывался. Ужас!

На самом деле все было не так. И вообще Мисс Мапл показалось все это странным. По идее все должно было выглядеть именно так, как рассказывал Том. Много крови и застывшая гримаса боли на лице после удара лопатой. Но ведь она помнит, что Джордж лежал на лугу так, словно просто прилег отдохнуть.

Толпа испуганно отступила. Том продолжал ораторствовать:

— Но ваш Том не из слабаков! Я сразу помчался к «Бешеному кабану», за полицией…

Его речь прервал чей-то скрипучий голос:

— Ну да, дорогу в пивную наш Том найдет всегда!

Люди засмеялись. Том опустил голову. Он снова что-то сказал, но на этот раз так тихо, что овцы со своего холма не разобрали ни слова. А порядок в человеческом стаде явно нарушился. Дети забегали, взрослые переходили с места на место и беспрерывно болтали. Ветер доносил до холма лишь обрывки слов.

— Король кобольдов[7]! Король кобольдов! Король кобольдов! — распевали дети.

— …он, наверное, все оставил церкви! — говорил краснолицый крестьянин.

— С Лили была истерика, когда она его нашла! — волновалась толстощекая молодка. Мужчина, стоявший рядом с ней, держал ее за руку и улыбался.

Невысокий крестьянин пожал плечами.

— Он был грешником, чего вы хотите?

— Ты тоже не святой, Гарри, — буркнула старуха с щербиной между зубами. — Я вот знаю одну гостиницу… «Одинокое сердце». Твоя разлюбезная тетушка, наверное, счастлива, что у нее такой внимательный племянник…

Мужчина побледнел и замолчал.

— Состояние-то он себе нажил. Темные делишки! — произнес мужчина с шарообразным животом.