Проницательный Петр Андреевич объяснял причину в письме канцлеру Г. И. Головкину: «…Не изволь изумляться, что я прежде сего, когда король швецкой был в великой силе, доносил, что не будет от Порты противности к стороне царского величества. А ныне, когда шведы разбиты, сомневаюся. И сие мое усумнение от того исходит, понеже турки видят, что ныне царское величество есть победитель сильного короля швецкого и желает скоро совершить свой интерес в Польше, а потом уже, не имея никакого препятствия, может начать воину и с ними, и с турками»[29].

Вскоре Толстой на собственном печальном опыте убедился в справедливости своих опасений. Укрывшийся в Бендерах после поражения Карл XII соблазнял диван шведской помощью и поддержкой своего ставленника на польском престоле Станислава Лещинского в случае турецкого столкновения с Россией. Крымский хан жаловался на оскудение после прекращения московской дани и рвался в поход. Мнение «мужей меча» возобладало. Шейх уль ислам в ноябре 1710 года дал фетву на войну с Россией. Тайного советника Толстого на дряхлой кляче провезли по всему городу и бросили в подземелье Семибашенного замка. Петр сил не жалел, пытаясь избежать войны. Он взывал к державам о посредничестве, соглашался на переход Карла через Россию в Швецию в сопровождении охраны в 500 человек, был готов отвести войска от границы, лишь бы прийти к «приятному примирению». Уступки не помогали. В декабре крымская конница двумя лавами хлынула на Харьков и Левобережную Украину. Набег удалось отбить, но Петру пришлось расстаться с надеждой на мирный исход. В феврале 1711 года он нехотя подписал манифест о войне. Фельдмаршал Б. П. Шереметев получил приказ двинуться с армией в 40 тысяч штыков и сабель в Молдавию. Противник собрал втрое большие силы, не считая крымской конницы.

* * *

Прутский поход задает историку много загадок: почему царь вместо искусной обороны ринулся в неведомую даль? Как полководец, он отличался осторожностью и предусмотрительностью. Всем памятны строки Пушкина о Полтавской битве:

Швед, русский – колет, рубит, режет.

Бой барабанный, клики, скрежет.

Гром пушек, топот, ржанье, стон.

И смерть, и ад со всех сторон.

Менее известно язвительное высказывание Василия Осиповича Ключевского насчет «тридцати тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов, которых затащил сюда двадцатисемилетний скандинавский бродяга», то есть Карл XII. Налет художественного преувеличения в этих словах чувствуется, но и большая доля истины в них есть. Петр целый год водил неприятеля по России, прежде чем дать генеральное сражение. Подходившие к Карлу подкрепления были разгромлены. Смерть на полтавском поле изрыгали всего 4 шведские пушки против 72 русских. Баталия уникальна в том смысле, что огонь вела лишь первая линия войск, вторая оставалась в резерве. Потери – всего (для такой битвы!) 4 тысячи человек. И исход Северной войны предопределен, Россия – великая держава! По сравнению с этим Прутский поход выглядит верхом непредусмотрительности.

Царя мучили предчувствия, А. Д. Меншикову он писал о «безвестном и одному Богу ведомом пути», в который он пустился. Именно тогда он учредил Правительствующий сенат и повелел: «Сенату всяк да будет послушен так, как нам самому». Он оформил церковным браком (пока еще тайным) свою многолетнюю связь с лифляндской крестьянкой Мартой Скавронской, ставшей в России Екатериной Алексеевной, заметив: «Еже я учинить принужден для безвестного сего пути, дабы ежели сироты останутся, лучше бы могли житие иметь»[30].

Представляется обоснованным мнение H. H. Молчанова: царя увлек поток просьб о помощи, доносившихся с Балкан и сопровождавшихся заверениями, что едва российское воинство вступит на попранные османами земли, как последует общий взрыв возмущения. Депутации в своих ходатайствах рисовали соблазнительную перспективу военной прогулки, «невероятно преувеличивая размеры освободительного движения и преуменьшая трудности, которые ожидают русскую армию. Рисовалась фантастическая картина, на которой предстоявшие события изображались так, что простого появления русских войск будет достаточно, чтобы турецкое господство было сметено всеобщим восстанием измученных сербов, черногорцев, болгар, молдаван и валахов»[31].

Бояре и духовенство Дунайских княжеств давно стучались в российские двери. Валашский господарь К. Брынковяну имел в Москве своего уполномоченного Г. Кастриота, который уверял: достаточно войска численностью в 3–4 тысячи человек, чтобы добиться освобождения. «Просим, чтобы государь Российский принял нас под свою державу в подданство». На Валахию зарится Вена, но, клялся Кастриот, «все мы готовы соединиться и будем прославлять имя всемирного самодержца, Российского государя, а не цесарское»[32]. Думный дьяк П. Б. Возницын, пользовавшийся доверием Петра, полагал: «Если б дойтить до Дуная, не токмо тысячи, тьмы нашего народа, нашей веры, и все миру не желают». В вышедшей в 1703 г. в Бухаресте книге «Догматическое учение восточной церкви» Петр именовался «императором всея Великие и Малые и Белые Руси и многия других земель на Востоке и Западе отчич и дедич». Иерусалимский патриарх Хрисанф взывал к царю (1707 год): «…Весь православный народ, под владением туранским обретающийся, пребывает в великой бедности, скорби и нужде и нигде не обретет утешения и отрады, кроме как по Бозе уповает без замедления видеть освободителя своего, нового Моисея, ваше непобедимое и державное величество»[33].

3 (14) марта 1711 года Петр обратился с примечательным манифестом к балканским христианам, отражавшим уровень знаний российской элиты о положении южных славян, молдаван, валахов, греков, их роли в завязавшемся противоборстве с Османской империей. Начиналось обращение с идеологического обоснования свержения «ига тиранского турского салтана, понеже турки варвары, христианской церкви и православной веры гонители, многих государств неправедно завоеватели и многих церквей и монастырей разорители», которые как «волцы овец расхищали и стадо христианское разоряли, и толикие христианские провинции в подданство неправедно привели, яко доныне тиранством и мучением оные разоряют и в поганскую магометанскую веру насильно приводят».

Далее следовала основная часть: весной он намерен «противу неприятеля-бусурмана с воинством наступати, но и сильным оружием в средину владетельства его входити и утесненных православных христиан, аще Бог допустит, от поганского его ига освобождати». Завершался манифест призывом ко всем «добрым, чистым и кавалерским сердцам», «презрев страх и трудности, за церкву и православную веру не токмо воевати, но и последнюю каплю крови пролити.» И тогда, с Божьей помощью, «Магомета наследницы будут прогнаны в старое их отечество, в пески и степи аравийские»[34], хотя тюркские племена появились совсем из иных степей и песков, среднеазиатских. Нельзя не сказать все же, что поставленная задача – изгнание турок из Европы – ни в малой степени не соответствовала силам и возможностям России, поглощенной войной со Швецией. Манифест уместно сопоставить с двумя другими появившимися тогда документами, и тогда проступят контуры политической