Весь день до семи часов мое не на шутку разыгравшееся воображение рисовало мне романтический вечер, и свечи, зажженные в честь нас двоих.

Но за банкетным столом в роскошном золотом зале ресторана сидело человек 30 — не меньше. И среди них был Вирг Сафин.

Я увидела его сразу, еще с порога. Он сидел в середине стола, смеялся, шутил, ловил на себе чужие восхищенные взгляды. А рядом с ним… Это был удар, полностью нокаутирующий мое самолюбие с залетом в полную кому. Рядом с ним сидела та самая девица, с которой он ушел с вечеринки в галерее: длинноногая блондинка с длинными волосами и пышной грудью. И Сафин обнимал ее за плечи.

Я развернулась, чтобы уйти, но охранник взял меня под локоть и буквально силой подвел к столу. Так я оказалась напротив Сафина. Официант тут же налил мне шампанского и положил какую-то закуску, но у меня совершенно не было аппетита. Казалось, меня вообще вырвет, если я прикоснусь к еде. Чтобы успокоиться, я залпом выпила шампанское. Глядя на меня, Сафин нахмурился, но я стойко выдержала его взгляд.

— Как тебя зовут? Я забыл, — сказал Сафин.

Вообще-то я не называла ему своего имени, потому что он не спрашивал, но это было долго объяснять. Поэтому я просто назвала свое имя. Услышав его, с первых же слов Сафин огорошил меня, будто ударом по голове:

— Тамара. Царица Тамара. Никакая ты не царица. И не будешь ею, можешь не смотреть на меня так. Мне нравятся простые имена — Маша, Оля. А твое имя слишком претенциозно. Оно такое же претенциозное и наглое, как и ты сама!

Окружающие угодливо захихикали. Сначала я не знала, что сказать, но выпитое шампанское ударило мне в голову и придумало за меня. И я не выдержала.

— Лучше носить имя мертвой царицы, чем вообще не иметь имени — никакого, совсем.

За столом повисла мертвая тишина, и я подумала, что сейчас меня выгонят. Сама напросилась. Но вместе этого Сафин вдруг поднялся из-за стола и, улыбаясь, протянул мне руку:

— Пойдем.

Совершенно обалдев, я вложила свою руку в его ладонь и пошла за ним, как, наверное, пошла бы и на край света. Судьба моя решилась именно в тот самый момент. Собственно, в этом моменте не было ничего обыкновенного. Но для меня Вирг Сафин был настоящей иконой. И, как к иконе, я пала к его ногам.

— У нас очень мало времени, — сказал Вирг Сафин, усаживая меня на небольшую банкетку в отдаленном полутемном вестибюле гостиницы, устраиваясь на диване напротив, — говорить здесь нельзя. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Киев. Когда ты сможешь приехать?

Я ожидала все что угодно, но только не этого. Я так онемела, что даже забыла задать главный вопрос: зачем.

— Я… не знаю… На следующей неделе, наверное. Отпрошусь с работы.

— Вообще уволься с работы. Тебе больше не нужно работать. Это смешно.

— А… на сколько приехать?

— Насколько захочешь. Сколько сможешь меня выдержать, столько и будешь со мной. До тех пор, пока сама не захочешь все порвать. Теперь все зависит от тебя. Со мной очень сложно. Я знаю. Но если ты сможешь выдержать, ты останешься со мной надолго, если же ты захочешь уехать, я дам тебе денег и отпущу домой.

Совершенно ошарашенная и сбитая с толку, я вдруг поймала себя на мысли, что не отрываясь смотрю на небольшой серебряный медальон, который был виден в отвороте рубашки Сафина. Этот медальон чем-то похож на мой: серебро на черной полоске кожи, я вроде бы уловила странные очертания кельтского креста.

— Я хочу, чтобы ты приехала. Я не знаю зачем, но ты мне нужна. Все это время я думаю о тебе. Я не знаю почему, но ты не выходишь из моих мыслей. Ты нужна мне, хотя я и не понимаю зачем, — говорил Сафин, убивая меня одним звуком своего голоса вернее, чем пистолетным выстрелом.

Бросить все? Уехать к этому человеку? К человеку, который, сидя напротив, не отрывает от меня глаз, но даже не пытается прикоснуться? Запросто!

Я повторила бы миллион раз, но тогда было достаточно одного только слова. Я сказала «да».

Подхватив тяжеленную сумку, я спустилась на несколько ступенек вниз в посадочный зал. Самолет вылетал через полтора часа, но почти все места ожидания были заняты. Этот рейс был популярен.

Я сжалась на остром уголке пластикового стула. Невыносимо воняло какими-то химикатами. Отравленный воздух (авиационное топливо, масла, дезинфекция) проникал сквозь множество вращающихся дверей вместе с людьми, втекающими в прожорливые недра аэропорта.

Честно говоря, лететь на самолете мне предстояло первый раз в жизни, и от этого было немного не по себе. Но не слишком. Я огляделась по сторонам — вокруг не было знакомых лиц. Меня никто не провожал. Для всей этой толпы я была чужой. И я сделала свой выбор — быть чужой до конца жизни.

Посадочный зал залило ослепительным солнцем, которое проникало сквозь огромные стеклянные стены — из-за них аэропорт был похож на аквариум. Хорошая погода означала, что ничто не задержит наш рейс.

Я видела, как из-за угла стеклянной стены в небо взмыл огромный белоснежный лайнер. Это было так здорово, что у меня захватило дух! На электронном табло высветился номер моего рейса, и вслед за толпой я пошла к самолету.

Мое место было в середине салона, у прохода. Возле окна устроился молодой человек с дорогим ноутбуком, заткнув уши наушниками в тот момент, когда опустился в кресло. Он отключился от внешнего мира и вообще на меня не смотрел. Место между нами было свободным. Я положила туда свою сумку, предварительно вытащив дорогущую книжонку — небольшой глянцевый альбом.

Эта красота, стоящая целое состояние, была прощальным подарком моей Ксюхи. Я так и не решилась сказать ей всю правду. Наплела, что еду в Киев на заработки. Устроилась, мол, на несколько месяцев в компьютерную фирму, по контракту. А там — будет видно. Продлят контракт — останусь. Нет — вернусь обратно. Врать Ксюхе было легко.

Накануне моего отъезда Ксюха принесла мне подарочный альбом, купленный в одном из дорогих салонов города. Она словно чувствовала, что только эта вещь поможет продержаться мне в нелегком пути. Репродукции фотографий Вирга Сафина. Достав книгу из сумки, я прижала ее к груди.

— Ты о нем думаешь? Ну, скажи честно! — накануне отъезда Ксюха засиделась у меня допоздна. Мы пили водку, много говорили и даже плакали. Причем никто из нас не знал, почему. Мне было стыдно ей лгать — от этого у меня разрывалось сердце, но я прекрасно понимала, что вступаю на слишком скользкую тропу. С такими людьми, как Сафин следует соблюдать максимальную осторожность. И если я хочу вернуться домой, если не хочу, чтобы где-то в темной подворотне мне перерезали горло, следует поменьше чесать языком. Я ни секунды не сомневалась в том, что Вирг Сафин именно так и сделает. Для меня какая-то особенная, арктическая безжалостность с легкостью читалась в его глазах.

— О ком я должна думать? — притворилась идиоткой (собственно, почему притворилась?).

— О Сафине, конечно. Жалеешь, что ничего не вышло тогда?