– Он видел записку, которую я оставила. В записке я благодарила ее за то, что присмотрела за Энди.

– Возможно, она сказала Энди, что уедет, а тот забыл, – предположил дядя Маркус.

– Все равно странно.

Ма нахмурилась:

– В какое время она ушла, Энди?

– Откуда? – спросил Энди.

– Из трейлера. Из мобильного дома.

Энди пожал плечами.

– Я убивал Мега-воинов.

– И каков счет? – рассмеялся дядя Маркус.

– Лучший результат – пятьдесят две тысячи триста сорок один воин! – гордо воскликнул Энди.

Дядя Маркус улыбнулся матери:

– Когда речь идет о том, что запоминать, а что нет, у этого мальчика свои приоритеты. Уверен, что с Сарой все в порядке.

Я слушала разговор и внезапно почувствовала себя так, словно меня здесь нет. Отчужденной от всего происходящего.

Словно мне только снится, что я дома. Это сон, о котором я мечтала весь год.

Около половины одиннадцатого дядя Маркус поднялся наверх, и я поняла, что он будет ночевать здесь.

Я была рада. Потому что не ощущала себя в безопасности в нашем доме. Хорошо, что дядя Маркус рядом.

Я думала, что фургоны телевизионщиков, наконец, уехали, но все же казалось, что в темноте по-прежнему шныряют люди. Может, заглядывают в окна, может, несут камни, чтобы швырять в стекла. О господи! Что, если кто-то подожжет дом со всеми обитателями? Люди могут посчитать, что этим отомстят за мое преступление.

Я поднялась наверх и впервые за целый год надела старые шорты на тесемке и майку, в которых любила спать. Шорты едва не спадали с меня. Вау, как я похудела за этот год. Здорово.

До тюрьмы я на ночь смотрела телевизор, но на сегодня с меня было довольно телевидения. С полчаса я лежала в темноте и, как казалось, слышала странные звуки. Если кто-то подожжет дом и огонь перережет лестницу, что мы будем делать? У меня и Энди в чуланах были веревочные лестницы, которые можно зацепить за окна. Но в маминой комнате ничего подобного не было. Я заплакала при одной мысли о том, какой ужас нас ждет.

Наконец, я не выдержала и спустилась вниз вместе с медведем, чтобы убедиться, что все как следует заперто. Босиком вошла в темную кухню. Сквозь стеклянную дверь я видела лунный свет на заливе и наш причал. Очень хотелось выйти на причал и вдохнуть запах воды, почувствовать кожей соленый ветерок, развевающий волосы. Но я, конечно, не посмела выйти.

Я направилась в гостиную и увидела, что дверь, ведущая на крыльцо, открыта. Я замерла. Потихоньку подобралась к крыльцу и, выглянув, увидела сидевшую в темноте мать.

– Привет, – прошептала я.

– Не можешь уснуть?

– Угу.

– Посиди со мной.

Я посмотрела в сторону улицы.

– Никого, – заверила она. – Даже если кто-то есть, нас не увидят. Слишком темно. Садись.

Она похлопала по подушке дивана-качалки.

Я села. Странно было сидеть вот так. Мы не сидели так близко с тех пор, как я была маленькой. А может, и тогда не сидели.

– Я просто дожидаюсь полуночи, – пояснила ма.

– А что случится в полночь?

– Я решила, что, если к тому времени Кит не объявится, позвоню сама, чтобы убедиться, что Сара благополучно вернулась.

– Думаю, так и есть.

– Возможно.

– Не знаешь, Кит говорил с Дон?

Я хотела произнести это имя вслух. Дать маме понять, что могу его вынести.

– Не знаю. Надеюсь, что говорил.

Она стала потихоньку раскачиваться.

– Представляешь, Мэгги, я в этом году лучше узнала Дон.

– Ты о чем?

– Видишь ли…. после всего, что случилось, мы с ней должны были выяснить отношения. Она тоже была ранена ситуацией с… треугольником между ней, тобой и Беном.

– Знаю.

Я все еще испытывала к Дон нечто вроде остатков ненависти. Не ее вина, но я ничего не могла поделать с собой.

– Она – порядочная женщина, – заявила ма. – Теперь в ее жизни появился новый мужчина. Фрэнки. Работает в пункте проката лодок и в прошлом месяце перебрался к ней. Я не слишком хорошо его знаю, но он вроде славный парень.

Я сильнее прижала к себе мишку.

– Она много работала, чтобы помочь жертвам и их семьям, получить для них финансовую поддержку и сделать все, чтобы они при необходимости могли консультироваться у психотерапевта.

– Знаю, – прошептала я. – Видела некоторых в новостях. Племянница мистера Иггла была…

Я покачала головой, не желая вспоминать уродливую гримасу на лице женщины.

– Семья мистера Иггла очень обозлена, – вздохнула ма. – Многие люди все еще обозлены. Маркусу позвонили из полиции и сказали, что поймали парня, кинувшего в окно кусок бетона. Оказалось, что он друг Хендерсона Райта.

Я вспомнила постер с лицом Хендерсона Райта на поминальной службе по жертвам пожара. Он выглядел испуганным крольчонком. Еще преподобный Билл говорил, что его семья жила в машине.

– Семья Хендерсона оказалась более понимающая. И простила тебя, – сказала ма.

– Правда?

– Дон смогла поселить их в квартире, а они из тех людей, которые…. – Она снова раскачала диван. – Очень религиозны. И способны принять то, что случилось, чего я никак не могу представить.

Я покачала головой. Потому что тоже не могла представить.

Ма вздохнула:

– Мне нужно рассказать о матери Джорди Мэтьюз. Не хочу, чтобы ты услышала от сплетников.

О нет! Джорди Мэтьюз была третьей жертвой, погибшей в огне. Очень хорошенькая голубоглазая блондинка, перед которой открывалось большое будущее. Я все еще вижу ее, когда закрываю глаза.

– А что с ее матерью? – спросила я.

– Она так и не смирилась с потерей. Не то чтобы я осуждала ее даже на мгновение. После смерти Джорди она пыталась покончить с собой, и ее на несколько месяцев поместили в психлечебницу. Когда она вышла, всем казалось, что ей лучше, но несколько недель назад она погибла, направив машину на перила разводного моста.

Я задохнулась.

– Она…

Я представила разводной мост. Как невероятно трудно было сбросить с него машину. Такое не может быть случайностью.

– Самоубийство?

Ма кивнула:

– Не смогла вынести. Она была матерью-одиночкой. Еще одна дочь учится в колледже. Но вряд ли у них были хорошие отношения. Так что ей, должно быть, казалось, что она одна на свете и теперь ей не для чего жить.

Я оперлась подбородком о медведя.