– Смогу, – сказал мой Фетисов, – даже не переживайте! Что делать-то?

– Прости меня Боже, – прошептал Анатолий Иванович и поднял трубку телефона.

Глава 5

Шахматы

Фамилия у Алисы была красивая – Бениславская.

– Бениславскую приведите, – сказал Анатолий Иванович в телефон, а потом мне: – Смотри, Муратов, внимательно смотри. А вдруг не сможешь?

Я стал озираться и разглядывать кабинет врача. Ничего особенного, чего бы я раньше не заметил. Кушетка, стол, два стула, зеркало, шкаф с какими-то книгами…

– На Алису смотри, – заметив мое замешательство, уточнил Анатолий Иванович. – Сейчас приведут.

– Понял, – перестав оглядываться по сторонам, ответил я и развернулся к двери.

Послышались шаги, и дверь кабинета открылась. На пороге возник худощавый дядька в белом халате, за руку он держал маленькую девочку, одетую в полосатую больничную пижаму.

– Заходи, Гриша, – вставая из-за стола, произнес Анатолий Иванович и добавил: – Алиса, встречай друга.

Я краем глаза увидел в коридоре маму. Словно забыв про меня и не замечая ничего вокруг, она читала лежащую у нее на коленях брошюру.

Гриша слегка подтолкнул девочку в кабинет, перешагнул порог и закрыл за собой дверь. Мама так и не отвлеклась от брошюры.

– Вот, – непонятно кому сказал Анатолий Иванович, – думаю, сами разберетесь. Гриша, выйдем!

Державшийся за дверную ручку Гриша открыл дверь и, пропустив Анатолия Ивановича, захлопнул ее, оставив нас с Алисой вдвоем в кабинете.

«Смотри, Муратов, внимательно смотри. А вдруг не сможешь?» – вспомнил я слова врача и, со всей силы выпучив глаза на девочку, стал ее рассматривать. Она, не сдвигаясь с места, тоже смотрела на меня. Ее взгляд я помнил с прошлой встречи, да и ее саму хорошо запомнил, чего опять смотреть-то? Одного раза в жизни хватает, чтоб запомнить человека.

Мы с Иваниди по фильму «Два капитана» так память тренируем. Мне хватает пяти секунд, чтоб понять, какую конфету он стащил со стола, а какую доложил. Пиркин, правда, это считает баловством и предлагает сыграть с ним в шахматы. Но с ним играть неинтересно – он не играет, а этюды учит по книжке, и я должен ходить так, как сто лет назад ходил Ботвинник. А если я не хочу ходить, как Ботвинник? Хочу ходить, как сам хожу, что тогда?

– Тогда ты дугак, – говорит Пиркин, – чтоб научиться, нужно учить пгавила.

– Правила я и без Ботвинника знаю, – говорю я, – папа научил.

В спор вступает дядя Наум:

– Чтоб научиться играть, надо забыть, что это игра!

– А когда проиграешь? – спрашиваю я, двигая пешку навстречу ладье Пиркина.

– Тогда надо вспомнить, что это была всего лишь игра, – отвечает дядя Наум.

– Живи играя, проигрывая играй?

– Что-то типа этого, – улыбается дядя Наум и встает со скамейки. – И вообще лето на дворе, а вы с шахматами. Кто купаться идет?

Алиса подошла ко мне вплотную. Зрачки ее то сужались, то, наоборот, расширялись, становясь похожими на кружевные салфетки. Тетя Хеба такие салфетки вечерами плетет, потом на столе раскладывает. Словно паучиха паутину расставляет гостям. Не дай бог в эту паутину попасть.

– Да что же вы за люди такие? – орет она на меня и своего сына Колю. – Вы разве не видите, что тут салфетки лежат! Кто варенье над ними лопает? Вандалы!

Так и у Алисы, глаза словно паутинки – подбирают жертву по размеру, фокус ловят.

– О чем ты все время думаешь? – Алиса взяла мои руки и стала рассматривать их. – Никак не могу к тебе подвязаться. Где ты вот сейчас был? Я смотрела и не могла понять тебя. Обычно я сразу цепляюсь к людям.

– За что? – искренне удивился я и, чтобы перевести разговор, тоже стал рассматривать свои руки. – Вот от жабы. Видала?

– Что от жабы? – не поняла Алиса. – Ты не ответил на мой вопрос. У тебя как будто два лица. Какое из них настоящее?

– Бородавка от жабы, – ткнул я подбородком в сгиб указательного пальца. – За домом болото, там жаб полно. Тростинкой надували, одна какнула на палец. От какашки вылезла бородавка. Если хочешь ее вывести, нужна нитка и цыганская игла… – Я стал нести галиматью, чтоб не отвечать на ее странные вопросы. – Нужно замотать ниткой бородавку и сильно стянуть. А потом воткнуть иглу!

– Жаб надували? – недоверчиво спросила Алиса. – Тростинкой?

Я хотел показать руками, как нужно надувать жаб, но мои руки держала Алиса, и поэтому я просто стал надувать щеки, все сильнее и сильнее, и, когда они стали видны мне самому, шумно выпустил воздух, вытянув губы вперед. В этот момент Алиса внезапно сжала мои руки, потянула их вверх и, не давая мне опомниться, вонзила зубы в кончики пальцев. От боли я хотел заорать и даже попытался это сделать, но после того, как выпустил наружу весь воздух, в легких не осталось и намека на крик.

– Дура, что ли? – на остатках дыхания фальцетом произнес я и со всей силы оттолкнул ее.

Пижама на Алисе сбилась, воротник съехал в сторону, но сама она удержалась на ногах и чуть пригнулась, напоминая сжатую пружинку.

– Ты чего? – Я сжал кулаки и двинулся на нее. – Чего как девчонка кусаешься?

В эту секунду дверь кабинета распахнулась, и Анатолий Иванович в два прыжка оказался между нами.

– Так она и есть девочка, – миролюбиво сказал он, – они же все кусаются. Так, Муратов?

Я разжал кулаки и оглядел свою левую руку. Сразу на трех пальцах чуть ниже ногтей алели следы от зубов. Шли они неровно, на среднем пальце укус выделялся сильнее.

– А чего она? Я ей про жабу рассказывал, хотел показать. А она укусила! Ладно бы я обзывался или за косу дернул. А так?.. – Я досадливо пожал плечами.

Алиса стояла позади Анатолия Ивановича и молча смотрела на меня. Ее молчаливые взгляды не то чтобы раздражали или пугали, но вообще малоприятно, когда на тебя кто-то постоянно пялится.

– И пусть не пялится! А то заеду в ухо! – предупредил я больше ее, чем Анатолия Ивановича. – Кто будет пялиться, того как ту жабу надую! Понятно?

– Понятно, понятно, – чему-то улыбаясь, сказал Анатолий Иванович и поцеловал Алису в лоб. Потом крикнул в открытую дверь: – Гриша!

Тот же самый худой и молчаливый дядька в белом халате зашел в кабинет, взял Алису за руку и увел. Я снова увидел сидящую за дверью маму, которая продолжала читать брошюру. Странно было не то, что Алиса меня укусила, и не то, что Анатолий Иванович про донора какого-то полдня мне рассказывал или что немой Гриша ходил туда-сюда, – странно, что