– Здравствуйте, отец Виктор. Это губернатор Иван Митрофанович, – произнес Притченко, – захотел посмотреть вашу церковь.

– Я знаю Ивана Митрофановича, – ответил священник и поклонился.

Плотников хотел было подойти под благословение, поцеловать руку с большими костистыми пальцами, но передумал.

– Прошу вас в храм. – Священник указал на темный, угрюмый короб.

Поднялись на косое крыльцо, перекрестились и оказались в таинственном благоухающем пространстве, в котором струилось тихое сияние. Из окон падали голубые лучи, в них, казалось, еще дышали сладкие дымы. В золотом иконостасе темнели иконы Спаса, Богородицы, Иоанна Крестителя. Застыли, воздев руки, апостолы и пророки. Плотников вначале устремил глаза на эти лики, перед которыми висели лампады с разноцветными кристалликами солнца. Но потом его изумленный взор побежал по стенам, где красовались иконы, изумляющие своими необычными изображениями.

На большой доске, золотисто-алой, была изображена Богоматерь Державная, окруженная Небесными Силами, – ангелами, херувимами. Под покровом розовых облаков возвышался Сталин в белом кителе генералиссимуса, с алмазной звездой. Вокруг, словно виноградная гроздь, теснились маршалы в парадных френчах, золотых погонах. К ногам Сталина были брошены знамена поверженных фашистских дивизий. Икона изображала триумф Победы.

Плотников удивленно смотрел. Глаза скользнули в сторону, и он увидел две другие иконы. На одной, серебристой, двигалось небесное воинство, – всадники с нимбами, витязи в алых плащах, острокрылые ангелы. А ниже, повторяя их порыв и стремление, катились по Красной площади броневики и танки, маршировала пехота, шли лыжники в белых халатах с автоматами на груди. На мавзолее, под рубиновыми звездами стоял Сталин, напутствуя войска. Это был парад сорок первого года, в серебряном отсвете осеннего неба, овеянный метелью. Вторая икона, алая, золотая, ликующая, изображала парад сорок пятого, Жуков на белом коне, Сталин на мавзолее, гвардейцы, кидающие на землю штандарты с крестами. И над всем – Богородица в окружении земных царей и райских праведников, витающих над парадом.

Плотников водил глазами, и повсюду, вспыхивая в лучах голубого солнца, сияли небывалые иконы. На досках, изумрудно-зеленых, медово-золотых, пурпурно-алых, наступали войска, горели танки, падали подбитые самолеты. И на каждой доске, вплетаясь в батальные сцены, возносились святые, сияли нимбы, струились ангельские плащи.

– Что это? – Плотников изумленно спросил священника, продолжая рассматривать на стенах иконы, до конца не понимая их содержания. – Разве Сталин святой? Жуков святой? Разве на иконах такое допустимо?

– Нет, они не святые. Их головы не окружены нимбами. Хотя, со временем и над их головами зажгутся нимбы. – Отец Виктор говорил тихо, с истовой убежденностью. Его серые глаза на изможденном лице переливались отражением чудесных икон.

Плотников чувствовал исходящую от икон волшебную силу. Они влекли к себе, манили в свое загадочное пространство, куда погружалась душа. Он шел в строю лыжников, неся на плече лыжи, и у соседнего автоматчика были темные усики, и при каждом шаге вздрагивали полные щеки. А на майском параде он опустил к брусчатке тяжелый штандарт с серебряным крестом и орлиным клювом и ждал своей очереди, чтобы шагнуть к мавзолею.

– Но ведь это противоречит канону. Не всякий будет молиться на такие иконы, – произнес Плотников.

– Великая Отечественная война – Священная. Победа – Священная. Роты, полки и армии священны. Все, кто командовал взводами, ротами, батальонами. Кто направлял в бой полки, корпуса и дивизии. Кто управлял армиями и фронтами – священны. Генералиссимус, полководец священной Красной армии, тоже священный. Все, каждый солдат, окружены святостью. – У отца Виктора зазвенел от волнения голос, и на пепельном лице, на скулах, проступил слабый румянец.

– Но как это соотносится со Священным Писанием? Может ли война быть священной? – Плотников сопротивлялся этому звенящему пророческому голосу, этой истовой убежденности, добытой священником в неведомых Плотникову размышлениях и молитвах.

– Эта война необычная. Эта война всех времен и народов. Не было и не будет такой войны, какую выиграл наш народ. Это Христова война.

– Где же в этой войне Христос?

– Он в Победе. Победа – это Христос.

Плотников понимал, что стоящий перед ним сухощавый священник исповедует вероучение, которое родилось не в кельях, скитах и церковных оградах, а в одинокой душе, пребывающей в вечных странствиях. Плотников смотрел на иконы, и перед каждой в вазе или кувшине стоял букетик полевых цветов, – ромашек, колокольчиков, васильков, собранных чьей-то любящей рукой.

На иконе изображалась Битва под Москвой. От кремлевских башен и стен стремились в атаку белоснежные лыжники, мчались стреляющие танки, чертили небо вихри катюш. Падали опрокинутые фашисты, и уродливо дымился подбитый немецкий танк. И в небе, среди реактивных трасс, летел огнедышащий ангел, сжимая пылающий меч.

– Ангел Московской битвы, – произнес отец Виктор.

На другой иконе был разрушенный Сталинград, похожий на клетчатую вафлю. Разбитый фонтан с танцующими пионерами. Синяя Волга с белыми всплесками взрывов. Неудержимый вал пехотинцев, вздымающих красное знамя. И темные комья немецких солдат, раздавленных неумолимой атакой. И над городом, над Волгой, среди горящих самолетов – Ангел в алом плаще с золотым разящим копьем.

– Ангел Сталинградской битвы, – сказал священник, и в голосе его послышался слабый перелив, как при чтении молитвы.

Плотников рассматривал иконы, и каждая источала силу, от которой сердце восторгалось, чудесные образы находили восхитительный отклик. Но что-то его останавливало, мешало молитвенным чувствам.

Здесь была икона Севастопольской битвы, белоснежный израненный город, лазурное море, и морская пехота, закусив ленточки бескозырок, бешено атакует, отшвыривая падающих врагов. Была икона Курской битвы, где танки со звездами и надписями «За Сталина!» таранили черные коробки с крестами. Была битвы за Белоруссию, горящие деревни, вязнущая в болотах артиллерия, букеты цветов в руках освободителей Минска. Была великолепная солнечная икона Битвы за Берлин, где над куполом Рейхстага солдаты водружали Знамя Победы, и небо над их головами было подобно золотому нимбу. И везде, над наступающими войсками, в буре света летели победоносные ангелы.

– Но здесь, на иконах изображен Сталин. Разве он не повинен в разрушении храмов, в гонениях на церковь, в казнях священников? Может ли его изображение быть на иконе?

Отец Виктор страстно сжал губы, и в их синеватой бледности слабо зарозовело.

– Сталин действовал жестоко, он был грешник. Но он не был подобен царю Ироду. Ирод избивал вифлеемских младенцев и искал среди них Христа. Сталин избивал людей в поисках среди них Антихриста. Он запечатывал врата адовы, открывшиеся в России поле свержения царя, чтобы ад не наследовал землю. Война была сражением ада и рая. Сталин возглавил райское воинство и сокрушил ад. Христос был со Сталиным. Православная церковь многие годы молилась за Сталина. Она не может теперь отозвать назад своих молитв. Апостол Петр трижды предал Иисуса, и горько плакал об этом. Церковь не может уподобиться апостолу Петру в минуты его слабости.