– Я сама сумею уговорить Клавдия усыновить Нерона! – воскликнула молодая женщина, все еще не желая уступать.

– Мне будет проще добиться этого. Клавдий никогда уже не доверится полностью жене. Мессалина оставила вечный шрам на его сердце. Но своему лучшему другу он поверит.

Агриппина ответила не сразу: в душе ее боролись противоречивые чувства. Она испытывала влечение к этому Палланту – ни один мужчина не оказывал на нее такого сильного воздействия. Ей было понятно, к чему он клонит, и она не собиралась превращать его во врага. Но уступить ему означало оказаться в полной его власти! Паллант слишком нравился ей, и кто знает, не утеряет ли она в его объятьях ту блистательную ясность ума, которую следовало сохранить любой ценой…

Чтобы испытать его, Агриппина презрительно спросила:

– Чем же я смогу отблагодарить тебя за услугу? Ведь ты уже безмерно обогатился, Паллант… и вся государственная казна в твоем распоряжении!

– Мне не нужно золота! Мне нужна ты! – вскричал дерзновенный Паллант. – Дай мне то, чего я желаю больше всего на свете, и у тебя не будет более верного слуги. Я все сделаю для твоего величия, и сам император уйдет в тень перед тобой! Я буду любить тебя так, как никто никогда не любил – ни грубая скотина Агенобарб, ни тупица Пассиен, ни старая развалина Клавдий. Я молод и силен, Агриппина. Поверь мне, ты ни о чем не пожалеешь!

И тогда Агриппина во имя собственной выгоды уступила домогательствам мужчины, которого сама полюбила.

Связь Агриппины с Паллантом долгое время оставалась тайной для всех. Для молодой женщины это было довольно странным приключением: в объятиях страстно любимого ею человека она всегда стремилась сохранять самообладание, чтобы он не догадался об обуревавших ее чувствах и считал, что обязан своим счастьем самопожертвованию со стороны императрицы. Очень редко Агриппина позволяла себе забыться.

Паллант выполнил все свои обещания, и любовники правили Римом без помех, а Клавдий стал послушным инструментом в их руках. Безмерно влюбленный в свою жену, он беспрекословно усыновил юного Нерона и даже объявил во всеуслышание, что после его смерти Нерон мог бы занять престол. Эти поразительные слова были сказаны в тот день, когда Нерон – неслыханная честь для тринадцатилетнего мальчика! – впервые выступил с речью в сенате.

Паллант сделал даже больше, чем обещал: он добился для своей возлюбленной почестей, полагавшихся только императору. Были отчеканены монеты с ее профилем, в честь нее устраивались воинские парады, она принимала послов иностранных государств и даже получила право подъезжать к Капитолию на золотой колеснице! Наконец, дочь Клавдия Октавия вышла замуж за Нерона, и теперь перед этим юношей открывалась прямая дорога к трону.

Но если Паллант стал пылким и восторженным рабом Агриппины, то Нарцисс превратился в ее заклятого врага. Второй фаворит Клавдия ревниво следил за соперником, укрепившим свои позиции благодаря связи с императрицей. Вдобавок ко всему, Нарцисс полагал, что его обошли, невзирая на давние заслуги. Разве не он помог Агриппине избавиться от Мессалины? Прежняя дружба померкла перед раздражением и обидой, а от обиды всего лишь шаг до ненависти. И Нарцисс решил всеми силами защищать интересы Британника.

В одно апрельское утро 54 года Нарцисс остался с императором наедине и решил, что настал подходящий момент. Дело происходило в термах, а растиравшие Клавдия рабы-массажисты были, конечно, не в счет.

– Нерон ведет себя так, словно ты уже объявил его своим наследником, – сказал фаворит. – Пора бы тебе вспомнить о законном сыне и поставить на место этого приемыша.

Клавдий приподнял тяжелые морщинистые веки и уставился на вольноотпущенника бессмысленным взором.

– Кто говорит, что я забыл о своем сыне? Разумеется, я усыновил Нерона, чтобы доставить удовольствие его матери… кроме того, Нерон – способный мальчик и вполне этого заслуживает. Но наследником моим будет Британник.

– В таком случае пусть об этом узнает народ! Пусть Британник облачится в мужскую тогу во время ближайшей торжественной церемонии, и тогда все сомнения исчезнут. Как только он будет объявлен совершеннолетним, народ примет его как будущего Цезаря!

Какое-то мгновение Клавдий колебался: он не знал, как отнесется Агриппина к этому своеобразному государственному перевороту. Однако Нарцисс продолжал наседать на императора:

– Берегись, Клавдий! Честолюбие Августы не имеет границ. Она хочет, чтобы ее Нерон воцарился на троне, и если ты не защитишься от нее при помощи своего родного сына, то неминуемо погибнешь… как погиб Пассиен!

– Что тебе известно о смерти Пассиена? – подозрительно спросил император.

– Ничего! Разве только то, что к Локусте перед его смертью заходили необычные гости…

– Локуста гниет заживо в подземелье Туллианской тюрьмы!

– Лучше бы ты приказал убить ее, Цезарь. Так было бы куда надежнее!

Однако судьба хранила Локусту. Клавдий, уверенный в своих тюремщиках, счел казнь ненужной. Он вообще испытывал ужас перед кровопролитием – даже если речь шла о признанной отравительнице. Но все прочие советы Нарцисса он скрупулезно выполнил… и подписал себе тем самым смертный приговор. Церемония облачения Британника в мужскую тогу до такой степени встревожила Агриппину, что она решилась нанести ответный удар. Если Клавдий возжелал утвердить своего сына на троне, то Клавдию незачем было больше жить.

Императрица чрезвычайно дорожила Локустой и предприняла все необходимые меры для ее безопасности. Агриппина прекрасно знала, что колдунью держат в Туллианской тюрьме, и давно уже дала тайное распоряжение немедленно перевести ее в надежное место, если кто-либо, пусть даже сам император, прикажет разделаться с ней. В остальном же императрицу вполне устраивало, что Локуста томится в подземелье, – так было легче держать ее в узде.

И вот настал момент, когда Агриппина приказала освободить Локусту и, встретившись с ней, потребовала изготовить средство, позволяющее как можно быстрее избавиться от императора. У Локусты не было выбора: в случае отказа ее вернули бы в Туллианскую тюрьму – на сей раз без всякой надежды выбраться оттуда. Отравительница согласилась, поскольку ценой смерти Клавдия была свобода.

– Цезарь обожает грибы, – доверительно сообщила ей Агриппина.

Покорная ее воле Локуста изготовила грибное блюдо – необыкновенно вкусное… и абсолютно смертельное. Несчастный Клавдий, как обычно, набросился на него с жадностью, но, вопреки ожиданиям императрицы, громадной дозы яда оказалось недостаточно. Клавдий, судя по всему, не собирался умирать и велел Агриппине, которая неотлучно находилась при муже и нежно держала его за руку, позвать врача. Приглашенный врач был всецело предан императрице.

– Цезарь съел слишком много грибов, – сказала она.

– В таком случае, надо вызвать у него рвоту.

И врач ввел в горло императора гусиное перо… смазанное сильнейшим ядом. На сей раз бедный Клавдий не устоял и на рассвете 12 октября отдал богам свою наивную душу.