Он отвернулся от стола и пошел к следующему. Розмари шла следом.

– А «малыши Бинни»? – спросила она. – У внучки их штук сто. Она их собирает с того момента, как научилась ходить.

– Их полно в магазинах, – ответил он. – Только редкие имеют какую-то ценность.

Мужчина снова попытался отделаться от нее, а Розмари снова не отставала.

– Мне кажется, у нее есть все, – сказала она. – Какие из них самые дорогие?

– В интернете все цены есть, – ответил он.

– Я ей скажу, – пообещала Розмари. – Ей уже тринадцать. Такая красавица. Давайте я вам покажу фотографию.

Аарон Генри снова отвернулся, на этот раз с резкостью, и зашагал вниз по улице с пустыми руками. Она проследила, как он прошел полквартала до своей припаркованной у тротуара машины, затем положила тролля обратно на стол и направилась к «Бронко».

Висенте открыл ей изнутри заднюю дверь и подвинулся, освобождая место.

– Он не проглотил наживку, – сказала Розмари, закрывая дверь.

Вообще никакого интереса не проявил? – спросил Хойл.

– По крайней мере, я не заметила.

– Этот человек добровольно согласился на «Депо-Проверу»[2]. Он не заслуживает нашего внимания, – Висенте откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

– Не факт, что его нынешнее поведение имеет отношение к прошлому, – заметил Хойл.

– Тогда зачем, – спросил Висенте, – мы тратим на это очередную субботу?

Хойл повернул ключ и завел машину.

– Я заказал прослушку, – сказал он. – Она должна прийти на неделе.

Решение Демарко уволиться из полиции штата Пенсильвания ни для кого не было новостью, кроме его шефа, коллег и всех остальных его знакомых. Никто не знал, что он подумывал об отставке еще с прошлого ноября, когда наблюдал за смертью друга, а потом пустил пулю в сердце психа. С того самого дня мысль о том, что он не смог спасти Хьюстона, давила на него тяжелым грузом, хоть он и знал, как ловко Томас Хьюстон организовал собственную смерть.

Сейчас же, за восемь дней до летнего солнцестояния, Демарко вошел в кабинет Джейми в казарме, закрыл за собой дверь и сказал:

– Хотел, чтобы ты знала до того, как об этом объявят официально. Я ухожу.

Она смотрела на него долгих десять секунд, потом отодвинула стул, встала, подошла ближе и села на край стола. Даже в военной форме она была сногсшибательна – густые и длинные волосы, словно грива, зачесаны назад и заплетены в две косы; длинные, стройные, сильные ноги; длинные тонкие пальцы; восемнадцать бледных веснушек, рассыпанных по щекам… запах ее шеи, вкус кожи.

– Ты увольняешься? – уточнила она.

– Да, таков план, – кивнул он.

– И что будешь делать?

– Наконец-то высплюсь, наверное, – пожал он плечами.

Она выпрямила спину и глубоко вздохнула. Его внимание привлекла ее грудь под накрахмаленной серой рубашкой. На ней тоже были веснушки.

Он вспомнил их последнее воскресное утро. Джейми голой вылезла из кровати и раздвинула тяжелые шторы со словами: «Да будет свет». Всю комнату, вместе с ее белоснежным телом, залили розовые лучи восходящего солнца. Ее бледная кожа сияла ярче, чем свет из окна. А Демарко заморгал с кровати, словно восстающий из могилы труп, и сказал «Аллилуйя». Но сейчас, в последние дни весны, и здесь, в ее кабинете, казалось, что она светится еще сильнее.

– Это какой-то твой план, чтобы от меня избавиться?

– Я никуда не уезжаю, – ответил он.

– Чертовски верно, – ответила она. А затем добавила чуть погодя: – Ты это хорошо обдумал?

– Много раз.

– И что теперь? – жевала она внутреннюю сторону щеки.

– Ты это про нас?

– Конечно, про нас.

– Надеюсь, все станет лучше. Теперь нам не придется скрывать.

– И?

– Я не совсем понимаю, что это значит.

– Это союз. Не конец предложения. Значит, нужны еще слова.

– Ябба дабба ду?

– Очень смешно, мистер Флинстоун, – улыбнулась она, – но я не говорю по-неандертальски, – она подняла руки перед собой, сложив пальцы вовнутрь. – Так ты говоришь, что хочешь продолжать отношения?

– Да, пожалуйста.

– Хорошо. Мне нравится, когда ты соглашаешься. Но откуда мне знать, что ты не устанешь от безделья, не купишь мотоцикл и не отправишься без меня на поиски какого-нибудь дикого приключения?

Как сказать женщине, что единственное, в чем ты точно уверен, так это в том, что ты не сможешь жить без нее? Он еще не научился произносить такие слова.

– Как я уже говорил, я никуда не поеду.

В глубине ее глаз будто сиял свет. Он ждал, пока она скажет что-то еще, но когда она от него отвернулась, посмотрела на свой стол, а на отполированное дерево упала слезинка, он сказал:

– Обещаю, ничего не изменится.

Когда он шагнул к ней, она подняла руку и задержала ее в воздухе, наклонив чуть в сторону свою голову, поэтому он отступил к двери как можно тише и оставил ее наедине со своим молчанием.

В свой десятый день рождения Райан Демарко шел по рельсам, которые тянулись вдоль реки в паре миль от его дома. По ним больше не ездили, поэтому они проржавели, а в некоторых местах торчали вверх. Ему нравилось гулять по рельсам, потому что так он иногда мог бесшумно подкрасться поближе к индейке, куропатке или фазану, которые потом взлетали, громко хлопая крыльями. Он же от этого всегда вздрагивал и радовался одновременно.

В свой день рождения он не испугал ни одной птицы, просто решил следовать вдоль широкого медленного ручья, чтобы посмотреть, где он заканчивается. Мальчик прошел совсем немного, минут пятнадцать или вроде того, прежде чем сухой, жаркий летний день, пахнущий кустарниками и индийским табаком, начал вонять разлагающимся трупом. Райан все шел, а вонь становилась все сильнее, и в конце концов ему пришлось зажать нос и дышать ртом через ладонь. Он никогда раньше не чувствовал такого сильного запаха гнили, поэтому ему хотелось посмотреть, откуда он идет. Ни мертвый опоссум, ни раздавленная кошка на дороге никогда так не пахли. Как и куча старого мусора или дохлая крыса на кухонном полу.

У этого зловония будто была своя физическая форма – оно было осязаемо, как жир на его лице, как едкий дым в его глазах. Он задался вопросом, возможен ли такой запах от человеческого тела или даже двух, и задумался о том, что же произошло в лесу. Парочка пьяниц могла потерять сознание и стать обедом медведей или стаи канюков, таких больших, что пьяницы умерли под их тяжестью. Мужчина мог преследовать какую-нибудь женщину, чтобы принудить ее к сексу, и в итоге они друг друга зарезали или застрелили. Может, кто-то охотился на оленей вне сезона, споткнулся и выстрелил себе в голову, случайно вышибив себе мозги. От чего-то такого вполне могло сильно вонять. Он не был уверен, но подозревал, что гниющий человек будет вонять гораздо хуже, чем сбитое животное или гниющая крыса – пока что он имел дело только с их трупами.