— Так что Гилэйн? Он здесь? — спросил я.

— Нет… А впрочем, сейчас посмотрю, если желаешь, — предложил трактирщик. — Может быть, он уже вернулся. Что сказать ему, если он здесь? Кто его разыскивает?

— Скажи, что его ждет Оке, — ответил я.

Трактирщик поджал губы, и выражение учтивости мигом сползло с его лица. Не услышав ожидаемого каркающего закриарского имени, трактирщик сразу же начал испытывать по отношению ко мне иные чувства. Глаза его сделались сонными, а взгляд — презрительным. Он распрямил подобострастно согнутую спину, повернулся в сторону кухни и махнул рукой служанке, расставлявшей на стойке вымытые кружки.

— Эй! — громко крикнул трактирщик. — Здесь какой-то межгорец ищет колдуна Гилэйна! Он уже вернулся?

— Нет еще, — ответила служанка, и голос ее прозвучал неожиданно громко в тишине, наступившей в зале сразу же после слов трактирщика.

— Его нет, — небрежно бросил мне через плечо трактирщик, отходя в сторону.

— Я это уже и так понял, — буркнул я, обегая взглядом притихший зал.

Умолкшие лесорубы, забывшие о своей игре моряки и даже благородный барон с красным плащом — все они с интересом смотрели на меня. Особенно мне запомнилась реакция барона. Он недоуменно приподнял левую бровь, и вообще весь его вид показывал глубочайшее недоумение по поводу того, что я интересуюсь колдуном Гилэйном. Я вдруг вспомнил, как оглядывался на барона трактирщик, когда узнал, кого я разыскиваю. И тут же в памяти всплыли слова Наары о том, что этот барон «тоже здесь по делу»…

Трое моряков с интересом разглядывали меня и о чем-то перешептывались. А четвертый моряк пристально, словно бы ожидая чего-то, смотрел на барона. Барон же, закончив проявлять интерес к моей персоне, перевел взгляд на уставившегося на него моряка и отрицательно помотал головой. Этого едва заметного жеста было достаточно для того, чтобы морячок толкнул локтем своего соседа и вернулся к прерванной игре.

Вся эта пантомима меня насторожила. Я медленно, не сводя с барона глаз, отстегнул ножны от пояса и положил меч прямо перед собой на стол. Барон, увидевший мои приготовления, снисходительно усмехнулся, отвел взгляд в сторону и, приняв безразличный вид, вернулся к своей кружке с вином.

— Мир тебе, добрый человек! — сказал кто-то громким, не лишенным сарказма голосом. Я обернулся, и рука моя чуть было не потянулась к мечу.

Передо мной стоял один из компании лесорубов с кружкой в одной руке и кувшином вина в другой. Лесоруб этот был уже изрядно навеселе и довольно сильно покачивался. Но, несмотря на опьянение (или, может быть, именно благодаря ему), с лица лесоруба не сходила ехидная улыбочка.

— И тебе мир, добрый человек, — ответил я лесорубу, быстренько пересчитав взглядом всех его приятелей. Восемь человек. Не считая того, что сейчас стоит передо мной. Крепкие ребята. Сильно выпившие, но еще вполне способные держаться на ногах. С нескрываемым интересом следящие за разворачивающимися событиями.

— Что ты пьешь? — поинтересовался лесоруб.

— Крепкое темное тиоарское, — ответил я.

— У тебя хороший вкус, — одобрительно произносит лесоруб, усаживаясь на лавку и водружая на стол свой кувшин с вином. — Но вино из Тиоара ни в какое сравнение не идет с вином, что доставляется сюда из Кагоара. Вот, попробуй! — лесоруб показывает на свой кувшин. — Золотистое кагоарское!

— С удовольствием, — отвечаю я, протягивая ему свою кружку.

Было понятно, что лесорубы ищут ссоры с одиноким межгорцем, дерзнувшим заявиться в акарский трактир. Но одинокому межгорцу не нужны ссоры и драки. К тому же он (то есть я) достаточно хорошо знает этикет закриарских кабаков, запрещающий самому наливать из кувшина, оплаченного другим человеком.

Лесоруб криво улыбается, наполняет мою кружку и внимательно наблюдает за тем, как я медленно, до дна выпиваю предложенное угощение.

— Отличное вино, верно? — спрашивает он.

— В Закриарье трудно найти скверное вино, — киваю я, — но лучше этого золотистого кагоарского я никогда в жизни не пробовал.

Эта похвала дается мне без особого труда. Вино действительно великолепное.

Лесоруб хмыкает и оглядывается на своих приятелей. Он растерян. Ведь ни один межгорец никогда не употребил бы слово «Закриарье» в разговоре с местными жителями. Лесоруб этого не ожидал и теперь пребывает в недоумении.

— Как тебя зовут? — спрашивает лесоруб, повернувшись ко мне.

Я не отвечаю. Этого требует уже этикет Межгорья. Если тебя интересует имя собеседника, то вначале следует представиться самому.

— Меня зовут Кавар! — гордо заявляет лесоруб, сделав вид, что предыдущей фразы он просто не про-износил.

— Имя великого человека, — говорю я с уважением. — Великого Воина Закриарья! А меня зовут Оке.

Лесоруб мнется. Что в Закриарье, что в Межгорье Бессмертный Бог Оке пользуется уважением. Ну, это и понятно — Бог все-таки… И во всех легендах Великий Воин Кавар всегда очень почтительно отзывается о Бессмертном Боге Оке. Да и само мое имя — Оке — нельзя назвать исключительно межгорским. В Закриарье тоже нередко встречаются люди, носящие его.

Лесоруб оказывается в двусмысленном положении. Правила приличия теперь уже его обязывают похвалить мое имя, как это только что сделал я. Закриарские правила приличия. Которые, непонятно почему, соблюдает незнакомый межгорец…

Назовись я как-нибудь иначе, Кавар обязательно пустил бы в ход целый арсенал насмешек. Я знаю, что в Закриарье существует достаточно веселых и скабрезных историй, объясняющих происхождение почти каждого межгорского имени. И тогда уже мне предстояло бы либо начинать драку, либо убираться отсюда. Но оскорблять имя Бессмертного Бога Кавару не хотелось. Как бы ни был пьян лесоруб, до богохульства он еще не допился.

— Имя Бессмертного Бога, — бормочет Кавар, наливая себе вина и принимаясь сердито озираться по сторонам. — Куда это подевался трактирщик?

Понятно. Это же именно трактирщик назвал меня «каким-то межгорцем», предопределив весь дальнейший ход событий. Ну, сейчас трактирщику достанется! По самое «не балуйся»!…

— Послушай, Оке, — вдруг обращается ко мне Кавар. — А это у тебя что?

Кавар с притворным удивлением показывает пальцем на мой меч, лежащий на столе. И тогда я понимаю, что драться с ним все-таки придется.

И в Межгорье и в Закриарье оскорбление личного оружия считается смертельной обидой. Кавар собирается прибегнуть к этому самому крайнему средству. И черт меня дернул положить меч на стол!

— Что это, Оке? — настойчиво интересуется Кавар.

— Мой меч, — отвечаю я.

— Да ты что?! — удивленно восклицает Кавар. — Твой меч?! Ты хочешь сказать, что это твое оружие?! Тогда тебе надо написать на нем, что это — оружие, а не нож для разделки свинины! Ведь на столах обычно лежат ножи трактирных поваров, а не настоящее оружие. Хотя откуда же тебе, межгорцу, знать о настоящем оружии?! Ведь вы даже воевать не умеете как следует! А настоящее оружие — вот оно!…