Вдруг она замолчала и, чуть наклонившись, принялась тушить сигарету, раз за разом вдавливая ее в стеклянную пепельницу, словно вспомнила что-то особенно неприятное и еще не решила, стоит ли продолжать. Потом снова закурила и после первой затяжки слегка взмахнула рукой, то ли разгоняя дым, то ли невольно признавая, что теперь это уже не важно. Затянувшись еще раз, она все-таки продолжила рассказ.

— По-настоящему его беспокоило то, что я собираюсь завтракать с ним. Там была прехорошенькая официантка довольно-таки вызывающего вида — ее форма состояла из очень короткой юбки и лифчика от бикини. Я сразу заметила, как они переглядываются и улыбаются друг другу, но стоило мне об этом сказать, как он еще больше разозлился и, естественно, все отрицал. Однако я не собиралась отступать из-за какой-то дурацкой ревности, поскольку считала, что мне действительно угрожает опасность. На следующее утро я пришла чуть раньше, перед его дежурством. Мы заняли тот же столик и не успели еще заказать завтрак, как появился Клостер. Он сразу прошел в бар и сел у стойки. Я сочла это хорошим признаком: значит, он меня видел, но не хотел сталкиваться. Я даже подумала, что Рамиро, возможно, прав и пребывание Клостера в этой гостинице — простая случайность. Я тоже старалась не обращать на него внимания и, когда нам принесли завтрак, занялась кофе и болтовней с Рамиро, будто Клостера, а заодно и официантки вообще не существовало. Кстати, Рамиро больше меня радовался, что Клостер переместился в бар и ничего не нужно менять. Он вообще был в хорошем настроении, сразу после завтрака бегом бросился к воде, легко преодолел риф и поплыл в открытое море. Наверное, ему хотелось произвести на меня впечатление. Я видела его голову уже за буйками, он все удалялся и удалялся, и я стала следить за ним в бинокль. Руками он греб даже энергичнее Клостера, оставляя за собой пенный след, но проигрывал ему в легкости скольжения. К тому же мне показалось, что он подустал: тело как-то странно изгибалось, когда он поднимал голову для вдоха, движения становились все более судорожными, он постоянно сбивался с прямой линии. Вскоре он перевернулся на спину, чтобы немного отдохнуть. Видимо, из-за возбуждения он слишком быстро выдохся, хотя не проплыл и половины того расстояния, которое преодолел прошлым утром Клостер. Я опустила бинокль, но все равно видела вдали его голову и плечи. Возвращался он гораздо медленнее и вдруг, уже около берега, продемонстрировал прекрасный баттерфляй — наверное, хотел поразить официантку, мелькнуло у меня. Отметив, как тяжело он дышит, я поняла, что задумал Клостер.

— Заплыть далеко в море, изобразить судороги и вынудить его прийти на помощь, зная, что это выше его сил. Утопить того, кто должен спасать.

— Что-то вроде этого. Я предполагала, что он дождется волнения на море и, когда Рамиро, уже без сил, доберется до него, он его утопит. В это время дня, да еще на таком расстоянии, их никто не увидит.

— Только если ты в бинокль.

— Это-то и казалось мне самым жутким: он хотел убить его у меня на глазах, ведь мое слово против его ничего не значило бы. Все выглядело настолько неправдоподобным, что я никому не могла об этом сказать. Кое-кто из отдыхающих, развалившись на лежаке, как раз читал последний роман Клостера. Тем временем сам Клостер, облокотившись о стойку, по-прежнему пил кофе и спокойно просматривал газету, не обращая на нас ни малейшего внимания. Чуть позже он отправился на пляж, проплыл столько же, сколько накануне, и, ни разу не взглянув на нас, ушел.

— Что случилось потом?

— Потом… Два-три дня повторялось одно и то же: Клостер сидел в баре, читал газету, а мимо нас проходил, только когда шел купаться. Стоило ему войти в воду, как меня пробирала дрожь, и я неотрывно следила за ним, пока он не выходил на берег и не покидал пляж. Я видела, что с каждым разом он заплывает все дальше. Думаю, Рамиро тоже это видел, а поскольку он воспринимал это как вызов, мужчины ведь такие дураки, то старался проплывать не меньше. Именно тогда мы поспорили из-за кофе с молоком.

— Из-за кофе с молоком?

— Да. Я опять стала просить его перебраться в другую гостиницу и завтракать в другом баре — в те дни открылся один, еще ближе к его вышке спасателя, очень удобно. Он рассердился и спросил, почему мы должны сниматься с места, если Клостер, судя по всему, отнюдь не намерен нам мешать. Или между мной и Клостером произошло что-то, о чем он не знает? Я понимала, что он изображает ревность, не желая расставаться с сиськами и глазками своей официантки, и заявила, что по горло сыта кофе с холодным молоком, который приносит мне эта шлюшка. Несомненно, она делала это нарочно, но ему-то было наплевать, он любил еле теплый кофе, и мы поссорились. Он сказал, чтобы я больше не приходила завтракать, если собираюсь и дальше следить за ним, и сама перебиралась в другое место, а его оставила в покое. Я расплакалась и вернулась домой. Мама с Валентиной как раз собирались за грибами, и я пошла с ними. Это было накануне годовщины свадьбы моих родителей, и в этот день мама всегда готовила грибной пирог, который нравился только им двоим. Впрочем, папа, по-моему, тоже был от него не в восторге, но никогда не осмеливался об этом сказать, так как пирог был первым в их семейной жизни блюдом, и мама очень гордилась своим рецептом. Мы всегда собирали грибы в одном и том же месте, в лесочке за домом, где почти не бывало посторонних, и мама считала его продолжением нашего сада. Когда Валентина куда-то отошла, я рассказала маме о нашей с Рамиро стычке. Узнав, что Клостер здесь, она заволновалась и спросила, почему я сразу ее не предупредила и не пытался ли он со мной заговорить. Я ответила, что он ни разу даже не подошел ко мне, хотя каждый день завтракает в баре, и она вроде бы успокоилась. Я чуть было не поведала ей о своих страхах, но удержалась, ведь мама и так считала, что я зациклилась на той истории и смерти дочери Клостера и даже предлагала мне сходить к психологу. Если бы я сейчас сообщила, что Клостер замышляет преступление, она восприняла бы мои слова как очередную бредовую идею. В результате я ограничилась рассказом об официантке и сцене ревности, мама посмеялась и посоветовала идти завтракать как ни в чем не бывало, мол, все образуется. Мама обожала Рамиро и не верила, что мы можем рассориться.

— И ты ее послушалась?

— К сожалению, да. Оказалось, Рамиро уже заказал завтрак, он не ждал меня. Клостер тоже был там, на своем обычном месте у стойки. Было холодно, ветер, вздымая волны, сдувал с них пену, и море было мутным от взбаламученных водорослей. Я попросила кофе с молоком, и, когда официантка соизволила наконец принести его, он был абсолютно холодный, но я промолчала. Впрочем, мы оба молчали, и это было невыносимо. Через полчаса Рамиро разделся, собираясь идти в воду. Я спросила, не опасно ли плавать в такую погоду, а он ответил, что лучше плавать, чем сидеть тут со мной, и еще кое-что сказал, очень обидное, я и сейчас начинаю плакать, когда вспоминаю. Я увидела, как он исчез под большой волной у первого рифа, а потом вынырнул из-под нее. Ему пришлось проделать это не один раз, чтобы добраться до более спокойного места. По-моему, он уже тогда плыл с трудом. Волнение было сильное, и я постоянно теряла его из вида. В какой-то момент я заметила на гребне черную прыгающую точку, потом он опять пропал, а когда появился вновь, мне показалось, он в отчаянии протягивает ко мне руки. Встревожившись, я схватила бинокль и увидела, что он то и дело уходит под воду, будто находится без сознания. В ужасе я вскочила со стула, однако пляж был пуст, и я сразу подумала о Клостере. Наплевав на все, я ринулась в бар просить у него помощи, но Клостера там не оказалось. Понимаешь? Он единственный мог спасти его, но он ушел. Ушел!