— О, извините. Я засмотрелась. — Она подняла руки, пытаясь описать свои ощущения.

Он улыбнулся ленивой, поддразнивающей, мягкой улыбкой. Интересно, каково просыпаться утром и видеть рядом его лицо? Призрачная мысль исчезла, и она залилась пунцовой краской. Запретила себе шальные мысли и взяла себя в руки.

— Я ассистент по работе в классе, — живо ответила она и резко выпрямилась. — Это то же самое, что и учитель, только меньше нервотрепки. Занимаюсь оформлением и дизайном, составляю программу занятий. Организую художественные выставки в школе. Работа не мешает семье, но мне бы хотелось реализовать свои возможности в полную силу…

Он кивал и наклонял голову, будто боялся пропустить хоть одно слово.

— Значит, в вас погибает разочарованный художник?

Она глотнула вина.

— Возможно. Я рано вышла замуж. Хотела пойти в художественный колледж, но… — Она пожала плечами. — Так и не удалось. К тому же, в юном возрасте я не знала, в чем мое призвание. Какой смысл размышлять о том, что могло бы произойти?

Мак подлил ей вина.

— Бросьте. У вас еще куча времени. Я только в прошлом году получил диплом.

— Да, но вы молоды. А у меня трое детей, дом, муж и сороковой юбилей не за горами… — Вдруг она осеклась, испугавшись, что нагонит на него смертельную скуку.

— Не так уж я и молод, — ответил Мак, — в ноябре будет тридцать. Если есть желание, можно сделать все, что угодно. Все, что только можно вообразить…

Он говорил, и в его глазах играли искорки, а уголки губ поднимались наверх, и, даже когда он не улыбался, было такое впечатление, будто он вот-вот засмеется.

— Вам нужно попробовать. Серьезно.

Она потягивала вино: кристально прозрачное и холодное, как лед. Павлин на лужайке молчаливо распустил хвост, его оперение переливалось бензиновыми разводами в лучах солнца. Глядя, как птица гордо расхаживает среди горшков с пышными ползучими растениями, она вдруг осознала, что Мак прав: возможно все, нужно лишь набраться храбрости и попробовать.

Мак коснулся ее руки: от его прикосновения по телу пробежала дрожь.

— Я припрятал лучшего лобстера. Может, разделим его и выпьем за прекрасное будущее, что скажете?

Сара протянула бокал.

— Вы прочитали мои мысли. Замечательно. Я никогда в жизни не ела лобстера.

Мак улыбнулся.

— Все в жизни бывает в первый раз.

— Может, я помогу? Я могла бы принести тарелки… — произнесла она вслед его удаляющейся фигуре, понимая, что говорит, как суетящаяся мамаша.

Он обернулся, салютуя ей пустыми бокалами.

— Сидите там и оставайтесь такой же прекрасной, — промурлыкал он. Она вспыхнула и задумалась: как ему удалось произнести столь идиотскую фразу и не показаться слащавым?

— Господи, это божественно, — чуть позже хихикала она с набитым ртом. По подбородку стекал ручеек сока лобстера.

Мак протянул ей салфетку.

— Бессовестное свинство. Вот. — Он промокнул ее подбородок. Жест был столь интимным, что Сара покраснела до ушей. В ее голове вспыхивали тревожные предупреждающие огоньки.

— Я замужем, — негодующе выпалила она, отодвигаясь от него.

Он засмеялся и подлил ей вина.

— Ради бога, мы всего лишь едим лобстера.

Она откинула голову назад и рассмеялась с искренним чувством облегчения.

— Вы правы. Извините. Расскажите о себе и о Монике. Вы друзья, любовники или…

Он бросил салфетку на стол.

— Не совсем. Может, прогуляемся? У реки есть один живописный уголок. — Он указал в сторону аллеи раскидистых летних деревьев в глубине сада. — Там потрясающий старый летний домик.

Сара колебалась так долго, что он рассмеялся.

— Не паникуйте, — произнес он, поднимая руки в знак капитуляции. — Вы замужем, у вас есть муж и трое детей. Я не забыл. Честно, и не забуду. Обещаю.

Сара взялась за его протянутую руку.

— Только бы вы не забыли, — мягко проговорила она.

Только бы я не забыла, подумала она, неуверенно поднимаясь на ноги и чувствуя, как его длинные пальцы смыкаются на ее ладони.

Тем временем дома, на кухне, Крис Коулбрук налил себе очень большую порцию скотча, уже вторую, и тут опять зазвонил телефон.

— Папа?

— Да, Мэтью? Мама тебе звонила?

— Нет, поэтому я и звоню. Мама Ханны сказала, что, если я захочу, могу переночевать у них. Я подумал, что надо позвонить тебе и спросить разрешения.

— Ладно, значит, мама так и не позвонила? — У него слегка заплетался язык, и слова доносились как будто издалека.

— Нет. Пап, ты в порядке?

— О да. Все нормально, сынок. Все нормально. — Крис изучал ямочку в форме бычьего глаза на дне стакана. Он пытался утопить маленькие, все растущие червоточины сомнения. В окопах виски применяли в качестве обезболивающего, не так ли? В полевых госпиталях это проверенное историей средство. Он отчаянно рыгнул.

— Ты уверен, что все в порядке? У тебя голос какой-то странный. Я могу приехать домой с мамой, или, если хочешь, мама Ханны меня привезет.

— Нет-нет, сынок, все нормально, оставайся, — с вымученной веселостью произнес он. — Попроси маму, чтобы она позвонила домой, если ты, конечно, еще когда-нибудь ее увидишь, о’кей?

— Что? — Мэтью занервничал.

— Я хотел сказать, когда она приедет. Пусть позвонит, когда приедет, чтобы я знал, когда вас ждать. Ты можешь остаться у Ханны, повеселиться, почему нет?

Крис начал икать и попрощался, не дав Мэтью вставить ни слова. Он уставился на телефон. Чертовка. Уже почти… он с трудом сфокусировался на кухонных часах: уже почти полдевятого. Сара хоть понимает, какую игру затеяла?

Тропинка, вьющаяся между деревьев к реке, была прохладной, наполненной ароматами, и освещалась вереницей крошечных серебряных фонариков в прозрачном вечернем свете. На берегу попадались маленькие бухты, покрытые толстым мхом, зарослями диких ирисов и камышами.

У Сары было такое ощущение, будто она попала на съемочную площадку удивительного романтического фильма студии «Мерчант Айвори». Она шла босиком, босоножки на острой шпильке болтались в руках. Мак нес корзинку для пикника, из которой торчала бутылка охлажденного шампанского. Черная вода, как жидкий шелк, завивалась гипнотическим водоворотом вокруг ствола поваленного дерева, под ногами проминался мох и кора: после пары бокалов белого вина земля казалась столь же мягкой, как и пушистый ковер.

Возьми себя в руки, прошептала она про себя. Мак наклонился, поднял камешек и «испек блинчики» на поблескивающей воде.