– А почему тебя это интересует? – спросила она. – Раньше ты не спрашивала. И вообще, ты всегда можешь это сделать. – Она закатала рукав рубашки, обнажив кольцо белых шрамов на предплечье. – Ты была сильнее всех нас.

Шрамы смотрели на меня с упреком; ряд жемчужинок, следы детских зубов. Я тоже смотрела на них, подавляя желание прижаться к ним своими зубами, чтобы по размеру и углу укуса убедиться: это сделала не я.

– Ох, Лума, – сказала я, – мне так жаль.

– Я в норме! – отозвалась она, но мне стало только хуже. Хорошенькой же я была сестрой. – Не так уж плохо все и было. По крайней мере, зубы у тебя не такие, как у нас.

– Я, наверное, пошла в маму.

Она рассмеялась.

– Вряд ли, она ведь такая спокойная! – сказала Лума. – Знаешь, кажется, она как-то говорила, что ты чуточку напоминаешь ей ее мать. Я спросила, что она имеет в виду, но она сказала, что не может объяснить.

– Ее мать?

– Нашу бабушку, глупышка. Она вроде бы живет во Франции. Мама каждое Рождество пишет ей письма.

– А ты видела ее? – во мне загорелась искорка надежды. – Может, я такая же, как она.

– Мне всегда казалось, что она как мама, только вся целиком… такая, – сказала Лума. Я сморщилась.

Снизу послышался скрип двери. Из зала донеслись голоса бабушки Персефоны и Артура. Я и забыла, что он собирался остаться на ужин.

– Можно одолжить у тебя что-нибудь нарядное? – спросила я. – И сделаешь мне прическу?

Лума странно посмотрела на меня.

– Зачем?

– Просто хочу попробовать что-нибудь новое, – ответила я. – Слишком долго не носила ничего, кроме школьной формы.

Она склонила голову набок.

– Печально, – сказала она. – Садись.

Она усадила меня перед зеркалом и принялась расплетать мне волосы. Они были почти того же цвета, что и у нее, только ее блестели, а мои казались выцветшими, сероватыми, что прибавляло мне лет.

– А это что? – спросила она, прикоснувшись к моей шее сзади. Меня словно обожгло.

– Ай! – воскликнула я.

– Выглядит так, будто кто-то выдрал у тебя клок волос. – Она осмотрела меня. – И еще синяки. Что с тобой стряслось?

Я вспомнила, как Люси Спенсер схватила меня за волосы и тянула их изо всех сил, пытаясь сбросить меня. Мои щеки запылали.

– Ничего, – сказала я. – Подралась в школе.

Лума цокнула языком.

– Ну, теперь ты дома, – сказала она. – Если кто-то попытается тебя обидеть, я их сожру. – Она хихикнула и, мурлыкая себе под нос, принялась расчесывать меня.

У себя в комнате она казалась другой – более мудрой, знающей. Она была на пару лет старше меня, но мы всегда менялись ролями, по очереди играя роль старшей сестры. Когда-то мне это нравилось, но теперь я вдруг почувствовала себя не так уверенно.

– Сейчас мы сделаем из тебя красотку, – сказала она.

Я не ощущала себя красоткой даже в позаимствованном у нее платье с рюшами. Уверена, на ней оно выглядело бы элегантным, чувственным; на мне же висело мешком, делая из меня маленькую девочку в ночной рубашке, так что в конце концов я снова надела школьную форму. Но прическа получилась неплохой: Лума обернула мои косы вокруг головы. Затем она велела мне повернуться, выдавила несколько полосок кремов из разных тюбиков себе на запястье и принялась накладывать их на мои щеки и вокруг глаз. Пока она трудилась, снизу из кухни доносился аппетитный аромат. Значит, они что-то поймали.

– Почему ты так долго не возвращалась? – спросила Лума, открыла мне рот и розоватыми пальцами наложила на губы несколько мазков помады. Но тут же нахмурилась и потянулась за платком, чтобы все стереть. – Нет. У тебя странный цвет лица. Чуть ли не зеленый.

– Меня не отпускали домой, – ответила я.

– Забавно. А бабушка говорила, что ты слишком занята.

Она лизнула ладонь и пригладила слюной выбившиеся пряди у меня на лбу. Я сморщилась.

– Ложь. Ничем я не была занята.

Лума пожала плечами.

– А какой смысл ей лгать? Может, ты и правда была занята, просто сама не замечала.

– Чем, поеданием тостов на завтрак? Попытками найти подруг, чтобы девочки перестали лить воду мне в постель, пока я сплю? Да, я вроде как учила латынь, но с тем же успехом могла бы заниматься этим и здесь. – Я вздохнула. – Не знаю.

Глаза Лумы расширились.

– Какой ужас. И почему ты их за такое не убила?

Я вздрогнула.

– Потому что это неправильно! – отрезала я, но тут же вспомнила о Люси, и в животе зашевелилось противное чувство вины. – Они были ужасными, но не настолько.

Лума склонила голову набок, как будто ей хотелось что-то сказать, но снизу послышался голос бабушки Персефоны: она звала нас ужинать.

– Ей бы колокольчик повесить, – заметила я, пока мы спускались по лестнице. – Быть не может, чтобы весь дом ее слышал.

Сзади раздался стук когтей по деревянному полу, и мимо нас молнией пронесся Рис на четырех лапах; черная шерсть сверкнула, когда он в один прыжок преодолел последние несколько ступенек. Он залетел за угол, в небольшую гардеробную под лестницей, и спустя пару секунд снова появился на виду, уже на двух ногах. Он надел через голову свитер, а затем потянулся к пуговице на брюках, чтобы застегнуть ее.

А потом он сделал кое-что странное. Он остановился перед грязным зеркалом в главном зале и лизнул ладонь. Аккуратно пригладил черные блестящие волосы на лбу, точь-в-точь как Лума только что приглаживала мои. Потом повернулся влево, не сводя глаз с отражения, расправил плечи, сунул руки в карманы и только потом переступил порог столовой.

Едва он скрылся из виду, я повернулась к Луме.

– Не припомню, чтобы его так заботил собственный внешний вид, – сказала я. Это было не в его характере. Рис – хищник, прекрасный и неудержимый. Странно было видеть, как он расфуфыривается перед зеркалом.

– Не знаю, кого он хочет надуть, – сказала Лума. – Он пытается впечатлить Артура с тех самых пор, как приехал домой на лето.

– Впечатлить? Но зачем?

– Как по мне, это ребячество, – ответила она и бросилась вслед за кузеном. Но я заметила, что, пробегая мимо зеркала, она тоже остановилась. Я пошла за сестрой, стараясь держаться сзади, и увидела, как она наматывает прядь волос на кончик пальца и отпускает, чтобы та завитком осталась висеть возле лица.

Я оказалась последней, все остальные уже собрались за столом: бабушка Персефона во главе, Миклош рядом с ней, что меня удивило (я думала, они всегда садятся на одни и те же места). Мама опять сидела в бочке возле края стола. Лума и Рис боролись за место напротив Артура, и в этом хаосе мне удалось незаметно занять место рядом с ним. Вошла Маргарет с огромным подносом, полным полусырой дичи: филе, стейки и еще что-то, чего я не смогла опознать. Дедушка Миклош насадил кусок мяса на двузубую вилку и махнул в мою сторону.