У мамы вечно все прекрасно. В моей голове звучат слова Бобби — «неуверенность, трусоватость и даже недалекость», но сейчас, когда из трубки раздается тихий мамин вздох, они кажутся мне особенно низкими, даже преступными, и я спешу заглушить их.

— Как себя чувствуешь?

— Мм… Не то чтобы очень, — жалобно произносит мама.

Это еще одна ее особенность. Сколько себя помню, ей всегда слегка нездоровилось. В мыслях мелькает давнее крамольное предположение: с ней полный порядок, но она хочет, чтобы ее постоянно жалели. Впрочем, это же неспроста, говорю я себе. Может, надо уделять ей больше внимания? Что за дурацкий день? Тягостная тоска, визит к Бобби, сомнение в маминой беспредельной доброте…

— Сплю не очень хорошо, — объясняет мама. — Часто просыпаюсь среди ночи. А в остальном все прекрасно, — бодрее добавляет она.

— Ну и хорошо, — отвечаю я, хватаясь за этот ее повеселевший тон. Пасмурности, ей-богу, мне сегодня хватило с лихвой!

— Я звоню сказать, что Хиддеры устраивают благотворительный вечер.

— Когда? — машинально спрашиваю я, хоть уже знаю, что мне там делать нечего.

— В следующую субботу. Мы поедем все, уже купили билеты.

— И Хэлли? — удивляюсь я.

— Она на этот раз ни минуты не колебалась. Может, повзрослела? Задумалась над сутью благотворительности?

Как же, наверняка Хэлли замыслила нечто такое, что никоим образом не связано с благотворительностью, думаю я.

— Гм… — неопределенно мычу в ответ, чтобы не рушить мамину надежду.

— А ты не желаешь развлечься? — спрашивает она. — Может, и Себастьян вырвется, тогда вы сходили бы на вечер вместе?

— Нет-нет, — с излишней торопливостью отвечаю я. — У Себастьяна пропасть дел.

Мама издает сочувствующий возглас.

— Дела, дела! И ты заработалась, совсем ведь не отдыхаешь. Нельзя так, солнышко. Надо остановиться и пересмотреть свое отношение к жизни.

— Да, — говорю я, впервые задумываясь о том, что измученная трудоголизмом жениха спасаюсь тем, что благополучно уподобляюсь ему. Меня передергивает. Нет, превращаться в женщину-робота мне совершенно не хочется.

Поворачиваю голову и смотрю на свое отражение в зеркале. Немного пугаюсь, проводя пальцем по бледно-лиловому нижнему веку и замечая, что между бровей темнеет складочка. Похоже, в последнее время она почти не сходит с моего лица. Как давно я не присматривалась к себе!

— Там будет фонтан из шампанского, — говорит мама. — И, может, танцы.

Если я в ближайшем времени не встряхнусь, тогда совсем зачахну, с тревогой думаю я, не сводя глаз со своего отражения. А страшная и изможденная никому не буду нужна — ни Себастьяну, ни любому другому парню. Мысль о «другом» отзывается в груди смешанным чувством надежды и страха. На миг задумываюсь. Нет, меня больше никто не интересует. В конце концов, в любом человеке можно обнаружить воз недостатков. Себастьяновы я хотя бы уже изучила.

— Может, кому-нибудь еще предложишь билеты? — спрашивает мама. — У тебя ведь множество клиентов. Кстати, — добавляет она, о чем-то вспоминая, — Беатриса спросила, не найдется ли у тебя свободный часок.

При упоминании об инфантильной соседке родителей мои губы кривятся в улыбке.

— А что у нее за проблемы? Страдает бессонницей из-за того, что не может решить, в какой цвет перекрасить дом — кремовый или молочный? — с добродушной иронией спрашиваю я.

— У нее самой особых проблем нет, — отвечает мама. — А вот у Даррена… Он сейчас в Лондоне.

Во мне, как ни смешно, просыпается давнее легкое волнение. Глядя на свое отражение, будто на приятеля, я тихо усмехаюсь и пожимаю плечами.

Даррен Хиддер — моя первая тайная любовь и друг детства. Семилетними детьми мы были уверены, что, когда вырастем, поженимся. Тогда мне это казалось чем-то самим собой разумеющимся. Позднее, став подростками, мы обнаружили, что стесняемся друг друга, и перестали так часто видеться. А лет в семнадцать оказались вместе на одном празднике для старшеклассников. Даррен выпил лишнего (где-то за пределами здания, внутри распивать спиртное не разрешалось) и принялся расписывать, в какую красавицу я превратилась. Нет, то были не избитые фразы «какие у тебя глаза!», которыми для достижения понятных целей молодые люди могут потчевать любую девицу. А точные описания именно меня, причем сделанные человеком наблюдательным и творческим.

Когда он успел меня рассмотреть? — раздумывала я весь тот вечер. И почему, хоть и подшофе, так волнуется и то и дело краснеет?

Закончилось это маленькое романтическое приключение весьма неприглядно. В поисках уединения мы умудрились прошмыгнуть в гардеробную. А оттуда нас с отборной руганью выставил гардеробщик. Я, задыхаясь от унижения, тут же уехала домой. Потом мы с Дарреном всевозможными способами избегали встреч, через год он уехал учиться. А лет пять назад приехал навестить родителей вместе с невестой. Мы столкнулись с ними на улице и поболтали как обычные соседи.

— У него какие-то проблемы, — говорит мама. — Я особенно не стала вникать. То ли поссорился с другом, то ли что-то стряслось на работе.

А с женой у него как? — так и крутится у меня на языке вопрос. Но я, естественно, молчу. Признаваться в том, что я интересуюсь женихом из детства, стыдно даже самой себе.

— Не знаю, захочет ли он сам обращаться за профессиональной помощью, но Беатриса готова на что угодно, лишь бы облегчить страдания сына.

— Знакомым я консультаций не даю, — напоминаю я, стараясь казаться почти безразличной.

— Но ведь папиному крестному сумела помочь, — произносит мама ласковым, чуть ли не заискивающим тоном, который, впрочем, очень ей свойственен.

— Папиного крестника я почти не знала. — Я представляю, как Даррен явится ко мне в агентство и сядет передо мной на мягкий диван. Нет! Видеть в нем просто клиента я не смогу.

— Ты и Даррена теперь почти не знаешь, — замечает мама. — Вы дружили детьми, а теперь оба взрослые люди.

— М-да, конечно…

— В общем, смотри сама. А может, все же надумаешь съездить на вечер? Там и Даррен будет. Встретитесь, посмотришь на него, определишь, сможешь ли его принять… Себастьян наверняка не станет возражать.

— Против чего?

— Против того, что ты съездишь на праздник без него, — спокойно поясняет мама.

— А, да… — Черт! А я уж было подумала… Отмахиваюсь от глупой мысли. — Разумеется, он не будет возражать. Но я… — Снова поворачиваюсь к зеркалу и провожу рукой по волосам. Меня уже охватывает еще не вполне сформировавшееся желание собрать их в прическу, но тут я вспоминаю о том, с каким лицом Себастьян провожал меня в Лондон последний раз, и приятное волнение сходит на нет. — Не знаю, смогу ли я…