— Ох, дорогая моя девочка! Ради всего святого, что с вами приключилось? В чем дело?! — горестно вскричала Броуди, входя в кухню с покупками в руках.

— Ни в чем, — жалобно всхлипнула Диана. — Или во всем.

— Давайте-ка присядем, и вы все мне расскажете. — Хотя они только что познакомились, Броуди успела заметить, что Диана О'Салливан очень несчастна. Об этом свидетельствовали и тусклый взгляд, и уныло опущенные уголки рта, и тот невероятный факт, что девушка, казалось, разучилась улыбаться. Броуди спросила себя, а не выглядит ли точно так же она сама и не об этом ли безжалостно сообщают окружающему миру ее собственные глаза и рот?

— Это все Эмма, — жалким, срывающимся голосом сообщила Диана, когда они устроились в обитых гобеленами креслах. — Эмма — девушка нашего Дамиана, и в августе у нее должен родиться ребенок. Пожениться они решили только после родов, чтобы она могла надеть роскошное свадебное платье. Она переселилась к нам на Рождество, и поскольку на работу Эмма не ходит, то теперь делает все то, что раньше делала я: готовит, стирает, гладит и убирает. Единственное, чего она не умеет, так это штопать носки; вместо этого она просто выбрасывает их и покупает новые. Я очень люблю штопать дырки на носках, но теперь не могу найти себе места.

— Ничего не понимаю, дорогая, — призналась Броуди. — Кто такой этот Дамиан?

— Мой брат, — всхлипнула Диана. — Ему двадцать три, и он старший. Джейсону исполнилось двадцать, а Гарту — семнадцать, и он пока еще учится в школе. — Слезы капали на колени девушки. Диана вытащила из рукава носовой платочек и стала вытирать глаза. — Когда мама уходила от нас, она попросила меня присматривать за ними. Я так и делала. Но теперь, когда я возвращаюсь домой после работы, мне уже не нужно готовить чай для всех — Эмма все успевает сделать к моему приходу. Она настаивает на том, что сама будет мыть и вытирать посуду и все такое, так что мне совершенно нечего делать. Она даже стирает мои вещи, как, впрочем, и одежду мальчиков, хотя я неоднократно просила ее не делать этого. — Слезы сменились негодованием. — И еще она гладит буквально все: кухонные полотенца, наволочки, носовые платки, даже трусики. А у меня никогда не хватало на это времени.

— Разумеется, не хватало, дорогая моя. — У самой Броуди была масса времени, но ей бы и в голову не пришло гладить нижнее белье.

— Эмма совершенно ничего не позволяет мне делать, — продолжала жаловаться Диана. — Когда я встаю и спускаюсь в кухню, она уже там и спрашивает у меня, чего бы мне хотелось. Но это моя кухня. — Девушка нервно сплетала и расплетала пальцы, глядя покрасневшими от слез глазами на Броуди. — И еще я не знаю, где мне можно присесть. Перегородку между комнатами первого этажа убрали, соединив их в одну, поэтому, когда там бывают Гарт и Джейсон, я чувствую себя лишней. Но и наверх подняться я тоже не могу, потому что сплю в крошечной каморке, которая тесна, как спичечная коробка, и там нет места ни для телевизора, ни даже для стула. Ну и куда же мне деваться? — с трагическим надрывом в голосе спросила она.

— Быть может, пойти погулять? — предположила Броуди. — Разве вы не можете отправиться в гости? Или у вас нет друзей и подруг?

— Все девочки, с которыми я дружила в школе, уже замужем. Но, в любом случае, я была слишком занята братьями и домом, чтобы заводить друзей. У меня вечно находилась какая-нибудь неотложная работа.

Броуди призвала на помощь все свое очарование и улыбнулась.

— А вы не пробовали поговорить с Эммой?

— Я пыталась, но она не хочет меня слушать. К тому же…

— Что? — поинтересовалась Броуди, когда пауза слишком уж затянулась.

— Она очень милая. И к тому же красивая, — неохотно призналась Диана, и в ее голосе прозвучало отчаяние. — Она всего лишь хочет быть полезной. Она думает, что мне нравится, когда мне прислуживают, исполняя все мои желания. «Присядь, Ди, дай ногам отдохнуть», — говорит она, стоит мне войти в дом. Она даже сама ходит по магазинам. — Диана встала с кресла и принялась нервно расхаживать по комнате. — Вот почему когда я увидела объявление в витрине лавки, то решила заглянуть сюда. Арендная плата показалась мне на удивление невысокой.

— Это потому, что я не стремлюсь получить прибыль. Я подумала, что буду сдавать комнаты внаем в течение года или около того, а сама тем временем решу, что делать с недвижимостью дальше: оставить ее в качестве выгодной инвестиции или продать, а вырученные деньги поместить в банк.

— В самом деле? — На лице Дианы отразилось искреннее изумление. Броуди без труда догадалась о том, что слова «недвижимость» и «инвестиции» были для девушки пустым звуком и до сих пор существовали вне пределов ее в общем-то замкнутого мирка.

Неожиданный взрыв чувств у Дианы, похоже, благополучно миновал. Броуди ласково похлопала ее по руке.

— Посидите здесь, милочка, а я пойду приготовлю нам чай.

— Спасибо вам, Броуди… Это ведь мужское имя, не так ли?

— Оно ирландское, а там его носят и мужчины, и женщины. Вам чай с молоком и сахаром?

— Только с молоком, благодарю. А меня назвали в честь принцессы Дианы. Она вышла замуж за принца Чарльза в тот самый день, когда я появилась на свет.

— Диана — чудесное имя, и оно вполне вам подходит. — И Броуди отправилась на кухню. Она немного спустила воду из крана, прежде чем наполнить чайник. В шкафчике под раковиной женщина обнаружила две кружки, тщательно сполоснула их и опустила в каждую по чайному пакетику. Нет, подумать только, как расстроилась Диана. Бедная девочка! Интересно, в самом ли деле так безобидна эта Эмма, как она ее описывает, или же это очень хитрая штучка, которая вознамерилась прибрать к рукам весь дом? Не исключено, что она искусно пытается выжить Диану, в чем и преуспела, кстати говоря.

Чайник закипел, и Броуди приготовила чай, а потом отнесла его в комнату, которую ее мать называла приемной. Броуди всегда казалось, что солнечные лучи, заливающие приемную сквозь высокие окна, имеют зеленоватый оттенок — оттого, что просачиваются сквозь густую листву. Диана понуро сидела в кресле, невидящим взором глядя перед собой.

— Ваш чай, милочка.

— Спасибо. — Девушка, встрепенувшись, очнулась от забытья и подалась вперед, чтобы взять чашку своими длинными белыми пальцами. Ее наряд, как безошибочно определила Броуди, был куплен где-нибудь на дешевой распродаже: небрежно связанный оранжевый свитер, серая юбка-карандаш и черные полусапожки на громоздких скошенных каблуках. Но на Диане поношенные вещи выглядели элегантно. В порывистых и резких движениях девушки чувствовалась своеобразная грация. Все у нее было длинным, вытянутым и худым: лицо, тело, руки и ноги. В глазах незваной гостьи, цветом походивших на колокольчики, светились такая наивность и доверчивость, какие Броуди приходилось встречать только у детей. Впрочем, девушка могла выглядеть и вести себя как подросток, но на самом деле должна быть намного старше, раз она воспитывает троих братьев столь длительное время. «Интересно, а жива ли еще мать и поддерживает ли она отношения с детьми, которых бросила столь безжалостно?» — подумала Броуди. Она вдруг почувствовала, как в груди у нее поднимается гнев, не только на мать Дианы, но и на Эмму за то, что та столь безжалостно обошлась с этой простой и бесхитростной девушкой.