– Послушай, это нормальная цена для приличных духов.

Через двадцать минут он вернулся.

– Слушай, я тут видел духи, они стоят всего 32 евро. Пойдем покажу. Что ты думаешь?

Духи оказались «Лакост», а за такой подарочек можно и по роже схлопотать. Что и я постаралась донести до сведения писателя. Он стал спорить и доказывать, что «Лакост» ничуть не хуже «Живанши». Мне стало тошно, и я вышла в зал ожидания.

Рейс задерживали. Все сидячие места были заняты – на них восседали писатели. Другой ряд был заставлен дьюти-фришными пакетами. Я, забыв, что не среди капиталистов, а в своем профсоюзе, чуток постояла над душой. Писатель и поэт не повернули головы кочан. Ладно, решила я, подвину пакет и сяду. И поставила полиэтиленовый пакет на соседнее кресло, решив, что больно жирно выделять каждому кульку по стулу, потеснятся два на одном. Через минут десять разыгралась сцена имени «Трех медведей»: «Кто сидел на моем стуле и сдвинул мой пакет?» С соседнего ряда поднялась худая фигура критика Шайтанова и грозно вопросила: «Кто посмел переложить мои покупки? Я не давал на это разрешения. Вы должны были спросить разрешения, и тогда бы я пустил вас сесть», – монотонно сердился критик. Он не только согнал меня с места, он стоял и сторожил, коршуном реял над пакетом, чтобы, не дай бог, я не сдвинула его и опять не уселась. Группа сидящих литераторов с интересом наблюдала за шухером, но никто не убрал свои дьюти-фришные радости и места не освободил. Ну и пожитки я, конечно, волокла на борт самостоятельно.

На обратном пути мы с «реализатором дискурса» опять сидели вместе. Он навалился на меня всем своим весом и стал бояться взлетать, особую пикантность ситуации добавляло то, что всю поездку он проходил в одной рубашке. Тонкая натура пишущего человека улавливала малейший шорох в самолетном механизме – моему талантливому и скаредному другу очень не хотелось умирать: «Ой, а почему он делает так? – и писатель вдавливал меня в окно. – А почему там стукнуло? В двигателе стукнуло! Что, не стукнуло? Слава богу, значит, мне показалось. А он так делает – бр-бр-бр, это нормально? Точно?»

Когда мы наконец набрали высоту, я спросила-таки, что джентльмен в итоге приобрел для дочери. Оказалось, что все духи были переоценены, и потому он решил купить не духи дочери, а ликер себе. Затем он поинтересовался, нравится ли он мне как мужчина и не слишком ли он упитан. Я честно ответила, что мне нравится его экономность: поворачиваться спиной, чтобы не обеднеть на один кофейный евро, – это сильно, доложу я вам.

«Ну мы в тот момент были не слишком близко знакомы, и если бы я купил кофе тебе, ты бы могла неверно расценить этот шаг. Например, почувствовать себя обязанной. Я просто боялся тебя оскорбить». – «Спасибо, – говорю, – за заботу о моей тонкой душевной организации, но меня за один евро хрен оскорбишь».

Через неделю я прилетела в графство Венворт погостить у своего друга-миллиардера. Один из гостей, бывший нефтетрейдер, приготовил ужин. Ребята привезли хорошего вина. Все выпили. И ближе к ночи один из гостей стал наизусть читать Пастернака – всю тетрадь доктора Живаго от начала и до конца.

«Я бы никогда не подумала, что вы так блистательно знаете поэзию. Потрясающе!» – похвалила я.

И вдруг он разозлился: «Вы, бабы, читали за наш счет! У нас не было времени читать, потому что мы впахивали на ваши гребаные тряпки, на «Биркины» ваши. А теперь вы нам счета выкатываете: мол, ты темный, современного искусства не понимаешь, книг не читаешь».

Реакция меня потрясла: за этим монологом стояла настоящая боль, которая хлынула наружу, ко мне, а я не знала, что и сказать. Вспомнилось, как пятнадцать лет назад я пыталась по-человечески объяснить любимому: «Ты меня все время фрустрируешь».

«Я и слова-то такого не знаю!» – выкрикнул любимый, и я, кажется, удивилась, – ну откуда такой надрыв, такая истерика?

За этим на память пришел еще один момент истины. Я хотела призвать в свидетели пьесу «С любимыми не расставайтесь». «Помнишь, у Володина… – начала я и тут же спохватилась: «Да ты хоть знаешь такого драматурга?» И тут взгляд у экса потух: «Моя бывшая жена тоже все время говорила: ты хоть писателя такого знаешь, ты хоть про книгу эту слышал? А сама сидела двадцать лет, ни черта не делала. Все зарабатывал я. Чтобы она читала». Эта была глубокая, настоящая, горькая обида. И я задохнулась от того, насколько это серьезно.

И ведь я не первая девушка, которая исключила простых тружеников капитала из своего профсоюза за недостаточную начитанность, избыточную упертость в бизнес. Они считывают нашу веру в их ограниченность и обижаются: «Это ж мы ради вас, лично нам вообще ничего не надо, лично мы, мужики, можем магазинными пельменями питаться». Опять Довлатов: «Я такими вот ногами дважды по этапу шел, а она говорит: я на сегодняшний день хочу культурному человеку отдаться».

…Просыпаюсь как-то утром дома у человека, который путает Толстого с Достоевским. «Вставай, – говорит мой малокультурный, – решил тебя поднять пораньше, одевайся быстро. Ты всю ночь кашляла, надо тебя врачу показать. Я, пока ты дрыхла, договорился, поехали».

И тут я мысленно написала заявление: «Дорогие мужчины дела, пустите меня обратно к себе в профсоюз. Обещаю вам не пенять». «И все-таки о чем ты с ними будешь разговаривать?» – интересуется духовно богатая девушка. А знаешь, говорю, я вдруг поняла: не надо с ними разговаривать. Они разговаривают поступками. И не надо им ничего отвечать, кроме: люблю, целую, ты прав, очень соскучилась. Или, как сказала одна умная раббанит: «Все, что ты хочешь сказать мужу, не говори».

Вот вы скажете: с профсоюзами не вышло, в тусовке подводных камней – хоть плачь. Откуда же тогда мужика нормального брать?

Не так давно вышла замуж дочь моей подруги. Девочка из очень богатой, олигархической семьи. Анамнез был отягощен тем, что девочка еще и настоящая, полноценная красавица, и на лицо, и на фигуру, и сама зарабатывает деньги довольно элегантным способом. Судя по тому, что ее главную поделку тють-в-тють через год скопировала Шанель, успеха девочка на этом поприще достигла. Встретить жениха девочке из высшего общества, удачливой бизнес-леди и полноценной красавице непросто. Была бы богатая и страшная – не вопрос. Бедная и красивая – тоже. Богатая, умная и красивая – дело практически безнадежное.

Я очень боялась, что родители будут хотеть жениха родовитого, тоже из семьи, бакалейщики, оно понятно, любят «держаться своей бранжи»,