как ее малюют? Следует признать, что помимо экспонатов для Кунсткамеры, в тусовке встречаются и вполне достойные люди, чьи душевные качества вызывают огромное уважение. Вот воспоминание из ранних нулевых.

Мужчина с очками на умном носу стоял в гардероб. Было это в Кремле. Гардеробная каморка не справлялась с аншлагом, и шубы из белой норки, жемчужной норки и палевой норки были навалены друг на друга. Господин с умными очками забурился в меховые недра, выудил красную спортивную куртку с синими полосками и надписью «РОССИЯ» и накинул ее поверх классического черного костюма.

«Какой, – говорю, – ансамбль! И так актуально – Олимпиада же сейчас!» «Эти куртки когда-то бесплатно раздавали», – укоризненно пояснил он. «Правильно, – поддержали его стоящие вокруг миллионеры, – нечего зря дубленку затаскивать, денег же стоит». «Мужчина, мужчина, головной убор забыли», – человека в спортивной куртке настигла гардеробщица и протянула ему алый беретик, утыканный бриллиантами (не исключено, что настоящими). Головной убор тон в тон подходил к куртке. Миллионер минутку поборолся с искушением прифрантиться. Потом вздохнул «не мое» и от чужой ценности отказался. «Ум, честь и совесть списка Forbes», – одобрила я.

Так мы подружились. Точнее, дружила я, а мужчина с умными очками стеснялся сопротивляться моему напору. Когда он выходил из собственного самолета, сердце мое плавилось от нежности и умиления. Это же не хозяин заводов, газет, пароходов, повелитель творога и плавленых сырков начальник, а натуральный бортмеханик! «Кожаные куртки, брошенные в угол!»

Канны. Пыльные пальмы аэропорта частной авиации. Зной такой, что чуть не плавится посадочная полоса. Элтон Джон и Лагерфельд в белом хлопке и льне. А король моего сердца топает весь в черном, такой роковой, такой контрастный! Черные-черные джинсы вольно драпируются в области колен. Черные-черные туфли из мокасин давно перешли в разряд гамаш. А черная-черная футболка от постоянства владельца и щедрого солнца юга Франции приобрела оттенок графита. Я смотрела на него, и так он был прекрасен и по-мужчински мужчинен, что щемило сердце. Великолепная мужская особь, очень мужская особь шла по взлетной полосе. И кожаночка на нем всегда одна и та же, тех еще времен, знаменитого рэкетирского покроя. Видимо, достал с московской товарной биржи, и все никак ее не сносить.

Однажды он напугал меня до полусмерти – пришел в новых джинсах и в новой куртке. Причем не черного цвета. Представьте себе мой ужас – не могу же я любить щеголя и франта! Была у меня детская страсть к мышиному жеребчику, чье неправдоподобное единение галстука с рубашкой напоминало о картинах старых мастеров, так вот оказался он капризулей и бабой. Не должен мужчина быть произведением искусства. По крайней мере, снаружи, это еще когда Овидий заметил.

– Купил? – ужаснулась я, глядя на новые штанцы.

– Ну, уж сразу купил. Подарили…

– Слава богу, это ты. Кабы не моя старая знакомая – черноватенькая футболка, таки не узнала бы тебя. Ты старую куртку-то, – говорю, – не выбрасывай, сын доносит.

– Кто старая? – оскорбился король. – Не старая она вовсе. Просто вид у нее такой.

И в доказательство своей правоты на другую неделю вернулся к верной, старой на вид кожанке, – все-таки постоянство в привязанностях было определяющей чертой его натуры. Волею судеб мы стали меньше общаться. Но я скучаю по нему. Каким он вписался в мою эмоциональную память? Идет по трапу человек в неопределенного цвета футболке. Ладони у него мощные. От коренастой фигуры веет основательностью, мужской надежностью. И кожанка у него такая… вовсе не старая.

Еще не отбила я у вас желание быть знаменитыми и популярными? Зовет к себе тусовка, манит? Вот вам про обратную сторону Луны и изнанку обложек таблоидов.

Как понять, что в толпу затесался кто-то известный? Его узнают, к нему стремятся приблизиться, хотя бы постоять рядом, а то и взять автограф, запилить селфи. Таких людей не счесть. Поклонники и обожатели есть у каждого мало-мальски публичного человека, у футболистов таких – целые страны и континенты, называют они себя фанаты, и вреда от них, кроме выговоров ФИФА да десятка травмированных случайных прохожих, нет. Музыкальные идолы и кинозвезды обросли миллионами обожателей – казалось бы, что здесь плохого? Да ничего. Кроме того, что от обожания до ненависти – один шаг, а от здорового интереса к жизни другого человека до психической зацикленности на нем – немногим больше.

Вы удивитесь, но среди нас ходят те, кто готов тратить собственную жизнь на ненависть к лично незнакомому, но известному человеку. Неприязнь у таких персонажей довольно быстро принимает характер болезненной одержимости, – «такую неприязнь испытываю, – кушать не могу». И одержимые тратят жизнь, время и даже деньги на обливание мини– и макро-селеба помоями в Интернете, поиски компромата, сочинение «уток» и набрасывание клеветы на вентилятор, который разносит всю эту дрянь по миру. Этих особо одаренных ненавистью людей называют хейтерами, или сетевыми глистами. Отношение селебов к ним с годами менялось.

«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке», – писал Булгаков. «Судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке», – вторил ему Арсений Тарковский. Мощно сказано. Приятно почитать про любовь и судьбу, которые с бритвой и ножом преследуют героев и наскакивают на них в переулках. И совсем неприятно, когда не аллегории, а реальные люди охотятся за тобой, стремясь причинить вред, больше вреда, еще больше… и никогда не останавливаются на достигнутом.

Когда-то только зародившееся явление хейтерства чрезвычайно поразило и расстроило тех, кого оно коснулось. Селебы обижались на хейтеров, отвечали им, читали комментарии на «Сплетнике» и «Багине» и крайне удивлялись, прям-таки обалдевали: ну как такое может быть? Они никому ничего плохого не делали, а их реально ненавидят, обсуждают каждое телодвижение, пишут гадости про детей.

Белоника сдеанонила белорусского кулинарного хейтера, Света Бондарчук – фыркнула на мариванн из Бирюлева, Константин Ремчуков пришел заступаться за породистые бриллианты жены. Оксана Лаврентьева расстраивалась. Позже селебы перестали давать ненавистникам сдачу публично, но всех интересовало, кто эти больные люди, почему они такие озлобленные, откуда у них столько сил, времени, а иногда и денег, чтобы бросать их в вонючий костер ненависти к незнакомому человеку. Это обсуждалось на тусовках, за кофе.

А потом прошло время, и селебы к хейтерам охладели. Подумать только – люди тратят единственную жизнь на обсуждение других людей, на розыски, поиски, бесконечное словоблудие. Ну и пусть идут лесом, ведь так было всегда – одни что-то делают, а другие их обсуждают. Напряжение как будто бы спало, и хейтеров стали считать безопасными. Продлилось это сомнительное перемирие ровно до тех пор, пока из колонии хейтеров, этих сетевых глистов, не выползло гораздо более страшное явление