Но Фрейд извлек из этого случая лишь один урок: нужно всегда следить за запасом сигар, ведь нёбо всегда распухает от нехватки никотина. Это напоминает поведение врача, который зависимому от азартных игр человеку приносит в палату «однорукого бандита» — чтобы хоть немного ему помочь. Но психоаналитик, столь искушенный в познании непознанного, в этом отношении был похож на большинство других докторов — когда речь заходила о собственном здоровье, его логика становилась абсурдной и появлялась странная слепота к фактам.

Шестью годами позже Фрейд обнаружил, что у него на нёбе развилась опухоль. Он прошел осмотр у дерматолога и специалиста по внутренним болезням, и у обоих появилось подозрение о раке, но ни тот ни другой не отважились сказать это пациенту. Вместо этого они заявили о необычно большой «лейкоплакии», то есть о вызванном злоупотреблением алкоголем или никотином нарушении слизистой оболочки, в общем и целом — безвредном. Поскольку все же «в общем и целом» не значило «всегда», врачи склоняли своего пациента к операции и добавляли, что речь идет о небольшом вмешательстве.

Фрейд поддался на уговоры. 20 апреля он появился в венской университетской клинике у профессора Маркуса Хайека, чтобы удалить опухоль. Оба были так убеждены в безболезненности вмешательства, что даже скрыли это от семьи (которая, между прочим, состояла из жены Марты и пятерых детей) — Фрейд якобы один отправился на пешую прогулку. Но из запланированной короткой истории вышла долгая драма. Во время операции начались осложнения. Как только семья была оповещена, жена Марта с дочерью Анной пришли в клинику и нашли Фрейда всего в крови сидящим на кухонном стуле, а поблизости не было ни врача, ни персонала клиники. Анна отыскала медсестру, которая перенесла пациента в другую комнату. Комната была крошечная: в ней помещались только две кровати. На одной мог разместиться Фрейд, а другая уже была занята умственно отсталым карликом.

В полуденное время посетителей в больнице принимать запрещалось, поэтому Анну и Марту отправили домой. Они были уже довольно далеко, когда у Фрейда случилось особенно сильное кровотечение. Он позвонил, но звонок не сработал, а закричать или встать из-за своей свежей операционной раны он был не в состоянии. К счастью, его товарищ по палате каким-то чудом понял, что происходит, и позвал на помощь. Не прояви тогда этот умственно отсталый коротышка присутствия духа, психоанализ потерял бы своего отца. Зигмунд Фрейд не смог бы начать переписку с Альбертом Эйнштейном, которая позже, изданная под названием «Почему война?», стала краеугольным камнем движения за мир во всем мире.

Пришедшая Анна нашла отца в ужасном состоянии. Он был слаб от потери крови и мучился жестокой болью; обезболивающее только отняло у него способность говорить, но не уменьшило страданий. Анна более ни на шаг не отходила от отца. Ночью его состояние стало таким отчаянным, что она послала за госпитальным врачом — но того на месте не оказалось. Вместо него она привела с собой старшую медсестру, чтобы хоть как-то стабилизировать состояние больного. На следующее утро Фрейд мог идти домой. Перед этим профессор Хайек еще сводил его к студентам — поучить подрастающую смену.

Позже однозначно выяснилось, что проведенная Хайеком операция не имела положительных результатов. Он удалил слишком мало тканей, чтобы остановить дальнейшее разрастание опухоли. Через полгода Фрейд опять попал на операционный стол. Ведущим врачом в этот раз был доктор Ганс Пихлер, венский хирург, специализировавшийся на челюстных операциях. Он удалил несколько лимфатических узлов и большую часть верхней и нижней челюстей и нёба. Кроме того, он пережал несколько шейных артерий, чтобы предотвратить возможное распространение опухоли. От такого массированного вмешательства у Фрейда начался жар. Кроме того, он должен был некоторое время питаться через трубочку. Вскорости он узнал, что ему вновь предстоит отправиться под нож: проба тканей показала, что на челюсти сохранились раковые клетки. Во время следующей операции Пихлеру удалось изъять все зараженные ткани.

Теперь Фрейду оставалось лишь изготовить протез челюсти (хотя только после многочисленных попыток удалось получить более-менее подходящий экземпляр). Это положило бы конец больнично-операционным мытарствам Фрейда. Но тут ему рассказали о новой гипотезе: будто предотвратить образование клеток опухоли можно путем стимулирования выработки мужских гормонов. Одним из главных сторонников этой теории был австрийский физиолог и сексопатолог Ойген Штейнах, который также предлагал пересадку яичек как средство к омоложению. Для этой цели достаточно было рассечь семявыводящий поток. Поскольку дети у Фрейда уже были, он согласился. В результате операции Фрейд стал бесплодным, семяизвержение почти прекратилось, и яички больше не могли справляться со своей функцией. Но хуже всего было не это: рак продолжал развиваться.

К 1929 году здоровье Фрейда было окончательно подорвано. Челюсть и слизистая оболочка были практически разрушены. Правая часть его лица онемела, правое ухо почти оглохло и было поражено уничтожающим нервные окончания тиннитусом. Было трудно жевать, мучила икота. Фрейд признавался: «Теперь моя трапеза не терпит присутствия посторонних». Хуже всего было то, что кое-как изготовленный челюстной протез только увеличивал его страдания. Так как Фрейд с большим усилием открывал и закрывал рот, каждый раз вставлять и вынимать челюсть было для него мучением. Кроме того, у протеза сломалось крепление, и Фрейду приходилось придерживать его пальцем. Его пациенты интерпретировали этот жест как выражение сосредоточенной внимательности и задумчивости. Таким образом, излюбленная поза Фрейда, столь охотно копируемая до сих пор многими психоаналитиками, возникла просто-напросто в результате проблем с протезом.

Время шло, и теперь уход за Фрейдом принял на себя доктор Шур. Первым делом он вынужден был пообещать Фрейду избавить его от страданий, когда они станут невыносимы. Они пожали друг другу руки, как будто заключили выгодную сделку купли-продажи автомобиля.

В 1933 году фашисты бросали книги еврея Зигмунда Фрейда в костер под лозунгом «Против возвеличивания роли половой жизни — и ради благородства человеческой души». Фрейд только сухо замечал об этом: «Какой прогресс! В средневековье они сожгли бы меня, а ныне довольствуются сожжением моих сочинений».

В 1938 году Фрейд эмигрировал в Лондон. Раковая опухоль расширялась; рентгеновское исследование не показало никаких улучшений, что сулило новые разрушения в тканях. Фрейд исхудал и ночью не мог спокойно заснуть, так как обычные снотворные средства он отвергал. Вместо этого он принимал морфий — разве стоило ему, смертельно больному старику, задумываться о побочных эффектах? Над его кроватью была натянута москитная сетка для защиты от комаров, которых привлекал запах разложения, исходивший от отмиравших тканей его челюсти.

Зигмунд Фрейд умер 23 сентября 1939 года. Доктор Шур сдержал свое обещание.

Стоял конец января 1859 года. Было безумно холодно, но всеобщее настроение приближалось к точке кипения. Все ждали, когда же «Викки» — кронпринцесса Виктория — произведет на свет ребеночка. Но роды были сложными — плод лежал в неправильном положении, и роженица невыносимо страдала. Наконец 27 января, двадцать шесть орудийных залпов прогремели над Берлином. Не двадцать пять, возвещавшие по традиции о рождении девочки, но на один больше, и это означало, что династия Гогенцоллернов — после двадцатилетнего ожидания — получила-таки наследника престола. Всеобщее ликование распространилось даже за границы страны. Легендарная королева Виктория понимала всю важность того, что Англия и Германия стали связаны рождением кронпринца, ведь его мать происходила из английского королевского дома, и маленький Вильгельм был внуком королевы. Когда в 1888 году он был коронован и стал кайзером Вильгельмом II, многие надеялись, что его правление принесет равновесие в отношения двух великих держав. Но, как известно, принесло оно нечто другое.