Кузьмин тихо присвистнул. Объяснять, что было бы, случись Беркутову щелкнуть выключателем, необходимости не было.

— Получается, тот, кто газ включал, либо дилетант, либо его целью был не я, а если я, то хотели просто пугануть, либо покушались конкретно на Елизавету Маркеловну.

— Колись, она что, наркоделец или хозяйка притона?

— В войну служила в разведке.

— Ну-ну. В Отечественную… давненько…

— Вот. Ерунда какая-то.

— Ты никому, часом, дорогу не перешел, а, Беркут? Может, из Чечни след, не думал?

— Думал. Нет, не может быть. Там все чисто. Вот в переходе метро взрыв был, я видел парня, который сунул в урну пакет с бомбой. Я его, понимаешь, даже вычислил сразу. Нутром почувствовал. Но сделать ничего не успел, только крикнул «ложись».

— Да. Он мог тебя попытаться устранить. Ты живой свидетель.

— Не только я. Черт, как я не подумал, он же и ее может…

— Кого еще?

— Да девчонка там была, промоутер. Сейчас она в больнице.

Беркутов выхватил из кармана куртки мобильный и набрал номер сестринского поста отделения травматологии.

— Здравствуйте. Майор Беркутов, Промышленная прокуратура. Скажите, девушка после взрыва в переходе метро у вас? Голованова Марина. Как выписали? Да вы с ума сошли! Простите. Адрес ее домашний у вас есть? Хорошо, говорите, я запомню. И телефон. Все, понял. Спасибо.

— Поедешь?

— Дай машину, это в центре.

— Копытов! Отвези майора, куда скажет.

— Спасибо, Саня, — поблагодарил Беркутов уже на бегу.

— Удачи. Соседку твою я оформлю, не переживай. Потом в отделение загляни, хорошо?

— Конечно!

Беркутов сидел рядом с водителем и мысленно чертыхался. Ему опять предстояло объясняться с мамашей этой девочки. Он заранее знал, что и как она ему скажет. Опять он будет у нее виноват. Но какого черта она забрала дочь домой! В больнице — какая-никакая охрана. Хотя стоп! Она ж не знает, что дочери что-то может угрожать. А он, болван, занятый своими обидами, не сказал ей самого главного.

Машина притормозила возле подъезда. Беркутов заметил в окне первого этажа любопытное лицо. Старушка старательно всматривалась в него, пытаясь на глазок прикинуть важность гостя. Беркутов достал удостоверение, показал ей издалека красноту корочек и жестом попросил открыть ему входную дверь. Лицо исчезло. Через минуту щелкнул замок. Пролетев мимо едва успевшей прижаться к стене старушки, Беркутов побежал по лестнице, перепрыгивая сразу через пару ступенек. Нужная квартира оказалась на последнем, третьем этаже. Нажав кнопку звонка, Беркутов огляделся. На площадку выходили дверь еще одной квартиры и еще одна узкая дверка.

— У вас хобби такое, ходить по ночам в гости? — Галина в простеньком халатике стояла на пороге, не приглашая Беркутова войти. «Ну вот, начинается. Как с ней мужик живет?» — Беркутов невольно отступил назад.

— Мама, это же Егор Иванович! — раздался тонкий голосок Марины.

— Я в курсе, как зовут твоего спасителя. Пройдете?

— Да. Мне необходимо с вами поговорить. — Беркутов решительно отодвинул Галину и протиснулся в коридор.

— Со мной?

— С вами обеими.

— Егор Иванович, вот тапочки. — Марина явно пыталась загладить неловкость.

— Спасибо.

Тапочки были мужскими, размера так сорок четвертого. Беркутов, со своим «сорок первым», тут же ощутил себя пигмеем. «А муж у нас не из подводников», — подумал он с неудовольствием.

В большой комнате работал включенный телевизор. Марина щелкнула пультом.

— Егор Иванович, присаживайтесь, сейчас чай будем пить. Мам, я сделаю, ты сиди.

Беркутов молча уселся в кресло. Галина, словно потеряв к нему интерес, отвернулась к окну.

— У вас есть что сказать мне, пока дочь на кухне? — произнесла она куда-то в сторону.

— Нет, вам одной — нет, — он старался говорить сухо.

Марина вошла в комнату, катя перед собой сервировочный столик. Все так же молча Беркутов смотрел, как она расставляет чашки и вазочки с вареньем.

— Егор Иванович, я уже все рассказала маме про взрыв. Вы об этом хотите поговорить?

— И об этом тоже. Марина, ты хорошо рассмотрела того парня со свертком?

— Да, он довольно долго стоял около магазинчика. Меня уже опрашивали из прокуратуры.

— То есть ты его узнаешь сразу?

— Конечно. Странно, но он и не скрывался. Стоял у входа, справа. А очередь — слева образовалась. Да вы ж видели! Его что, не задержали еще?

— Нет. Но я думаю, что это дело дней. У меня к вам просьба, — он повернулся к Галине. — Постарайтесь, чтобы Марина не выходила на улицу. Пока.

— И когда это «пока» закончится? Как только вы поймаете этого террориста?

— Да. Но есть еще кое-что. Ей придется на время оставить свою работу. И не по причине взрыва.

Пока Беркутов вкратце рассказывал о погибших девушках, лицо Галины ничего не выражало. Марина, заметно напуганная, затихла в углу дивана.

— Егор Иванович, насколько велика вероятность, что я могу стать следующей жертвой?

— Достаточно того, что она есть.

— Хорошо. Спасибо, что предупредили. — Галина впервые посмотрела Беркутову в глаза. «Вот теперь я вижу, что она действительно испытывает нечто вроде благодарности. Но не факт, что сейчас вежливо не укажет на дверь», — уходить не хотелось. Мягкое нутро кресла обволакивало его уставшее от беготни тело, ноги в огромных тапочках то ли мужа, то ли еще кого перестали гудеть и ныть. Беркутов совсем не хотел чаю. Он хотел остаться в этой квартире, в этом кресле перед выключенным телевизором. Он даже прикрыл на миг глаза, чтобы четче представить себе эту картину — он будто бы дома. И совсем необязательно шевелиться и показывать всем, что ты их внимательно слушаешь. Просто сидеть в тапках и не думать вовсе. Беркутов открыл глаза. Видение рассеялось. На него смотрели две пары глаз: с испугом девушки и с насмешкой ее матери.

Призвав в помощь кого-то там, Беркутов с усилием поднялся. Нужно было еще показаться в отделении у Сани Кузьмина.

— А у меня сегодня соседку по квартире убили, Елизавету Маркеловну. Кот Фунт сиротой остался, — выпалил он неожиданно для себя.

Галина бросила на него удивленный взгляд.

— Что, опять террорист?!

— Возможно. В квартире сильно пахло газом, все краны на плите были открыты.

— Может быть, вам имеет смысл пока дома не появляться?

Беркутов неопределенно пожал плечами. Такая мысль ему не приходила в голову. Бояться за свою жизнь он не научился, переживая чаще за жизни тех, кто ему доверился.