Человек в расслабленной позе сидел в глубоком кожаном кресле перед телевизором. Стакан с апельсиновым соком приятно холодил пальцы. В номере пансионата ветеранов войн имелся кондиционер, но он не включал его, боясь простудиться. Он только что выписался из госпиталя, где провалялся почти месяц с банальным воспалением легких. Шел выпуск новостей. Диктор трагическим голосом рассказывал о взрыве в подземном переходе метро на улице Победы. На экране появились первые кадры хроники — задымленный переход, люди, в панике бегущие к выходу. На миг камера задержалась на мужчине, который нес на руках девушку. Крупный план выделил его лицо: взгляд был направлен прямо в объектив. Мужчина что-то сказал оператору, и кадр тут же сменился. Человек в кресле напрягся. «Не может быть! Нет, это просто совпадение. Этому лет сорок, не больше!» — он медленно поставил стакан на столик и откинулся в кресле. Боль, почти его ровесница, вернулась к нему вновь. Он думал, что давно и прочно ее похоронил, применив для этого самое радикальное средство — заглушив более сильной болью, но она, оказывается, просто пряталась в глубине измученного сознания, чтобы подло вылезти в один момент. «Теперь все сначала. Почему же он так похож на него?» — эти «кошачьи» глаза сводили его с ума. Он полжизни положил на то, чтоб разыскать обладателя этих бесстыжих в своей красоте глаз, а когда нашел, не смог сделать то, что задумал. Боль-злость, которая двигала им в его поисках, прошла сразу, как только он увидел совсем дряхлого старца, в лице которого не было даже проблеска ума. И жизни. Добивать этот полутруп не было никакого смысла. И тогда пришла боль-жалость, боль-бессилие, что он и его самый родной человек останутся не отмщенными. И вот опять вернулась злость. А с ней и желание действовать. Опять появился смысл в его одинокой, никому уже давно не нужной жизни.

Резко встав с кресла, бросил пульт телевизора на стол. В голове уже четко выстраивался план. План, требовавший всего его опыта, знаний и возможностей.

«На этот раз все получится. У меня в запасе еще есть время», — подумал он, нажимая кнопку вызова персонала пансионата.

Егор Беркутов с надеждой повернул ключ зажигания, но чуда не произошло. Еще вчера он кое-как на чихающем всю дорогу моторе добрался до своего двора и припарковался на пятачке у мусорных баков. Других мест не было — опередить работающих по твердому графику соседей ему, следователю районной прокуратуры, не удавалось. Беркутов вылез из машины и громко захлопнул дверцу. Откормленный соседкой Елизаветой Маркеловной до размеров футбольного мяча котяра Фунт укоризненно посмотрел на него и утробно мяукнул. Егор виновато развел руками. Кот, словно простив человеку неуместный порыв, зевнул и медленно пошел прочь.

— Эй, Фунтик, тебе, часом, домой не пора? — дернулся было Беркутов, чтобы ухватить кота за бока, но тот ловко отпрыгнул, присел на задние лапы и исподлобья глянул на Егора. «Не твое дело, сосед!» — понял Беркутов немой кошачий ответ. Махнув рукой, он с досадой пнул колесо крепкого на вид «мерса» и пошагал к метро. «Консервная банка, а не машина», — подумал он, недобро вспомнив кавказца, всучившего ему эту развалину. Его, мента со стажем, обвел вокруг пальца заезжий мошенник, после удачной сделки укативший к себе на родину. Когда майор гордо подрулил к отделению, у стоявших на крыльце стажеров вытянулись физиономии. Двигатель, исправно тарахтевший всю дорогу от дома, на последних метрах пути зачихал, крякнул напоследок и смолк. Егор растерялся. Он неплохо разбирался в машинах и не мог поверить, что это произошло.

Автомобиль в семье Егора был всегда. Старенький «москвич» деда отец сменил на заработанную на строительстве ВАЗа «копейку» первого выпуска. Он сразу посадил семилетнего Егора «за руль». Сидя на коленях у отца, Егор был уверен, что это он ведет автомобиль по дачной просеке и везет на дачу их всех: отца, маму, сестру. К пятнадцати годам он уже прилично водил сам и не мог дождаться, когда получит права. На восемнадцатилетие родители отдали ему старую, но еще крепкую «копейку», купив себе скромную иномарку. Отец, отдавая ключи, сказал только одно: «Ты отвечаешь в первую очередь за тех, кого везешь, а уж потом за себя». С тех пор, когда ему хотелось вдавить до отказа педаль газа, в голове звучал голос отца. За весь водительский стаж у него не было ни одной аварии.

За последние три года Егор успел привыкнуть к комфорту и надежности новенькой «ауди». Когда тесть вручал ему ключи, то укоризненно посмотрел на зятя и вдохнул. Егор понял: за двадцать лет брака с его дочерью так и не стал членом клана Романовых. С упорством отказываясь от всех льгот, суливших ему спокойную и непыльную работу, он будто назло влезал в самые рискованные дела. Чечня и вовсе сделала его непробиваемым для слез жены и укоров стареющего главы семьи. Егор чувствовал — генерал Романов в душе понимал его, но безумная любовь к дочери делала его слабым перед натиском ее страхов. А Лера боялась всего: быстро несущихся машин, больших собак, темноты, высоты и даже громких звуков. Поначалу, в первый год их совместной жизни, Беркутов чувствовал себя этаким защитником, спасающим жену от всех несчастий, кои ей угрожали. Позже его стали раздражать ее стенания по поводу и без, и он стал в довольно грубой форме огрызаться на ее нытье. Добило его то, что жена не хотела рожать — из страха умереть самой или потерять ребенка. Аборт ей сделали в клинике медицинского института, два курса которого она все ж таки умудрилась окончить. Операция прошла под общим наркозом и с последующей трехнедельной реабилитацией. На последней настояла теща, самоотверженно ухаживая за дочерью. Вставать Лерочке с постели не позволялось, бедная женщина сутками крутилась вокруг постели «больной», поднося то судно, то плошки с едой. В результате Лера, поправившись на пятнадцать килограммов, выписалась с диагнозом, ясно указывающим на то, что детей ей больше не иметь. А мать уложили в больницу — лечить позвоночник. Тогда впервые Беркутов сорвался. Он кричал на жену, обвиняя ее в идиотизме, порывался звонить в психиатрическую клинику, чтоб вызвать неотложку со специальной бригадой, в запасе у которой должна быть смирительная рубашка, кинулся искать в справочнике название лекарства от «дурости» и, не обнаружив такого названия болезни, внезапно успокоился. Романов, молча наблюдавший эту сцену, подошел к нему и дал в зубы. Падая, Беркутов понял, что заработал себе врага на всю жизнь. Вещи собирал под громкие рыдания ошарашенной его вспышкой ярости жены. Он положил ключи от генеральской квартиры на стол и, подхватив небольшой чемоданчик из кожзаменителя, закрыл за собой дверь.

Тесть появился в его коммуналке спустя неделю. Грузно опустившись на шаткий венский стул, достал папиросу из именного портсигара и долго мял ее в пальцах — курить он бросил еще пять лет назад, мудро вняв предупреждениям врачей. Фразу «вернись, я все прощу» он выдавил из себя, как пасту из почти пустого тюбика. При этом смотрел на Егора с ненавистью и неприкрытой угрозой. Почему Беркутов вернулся, он и сам объяснить себе не мог. Шуткой признавался, что не может жить без тещиных пельменей. И совсем не кривил душой, обожая маленькие комочки теста, начиненные острой баранинкой с чесноком. Семейная жизнь вернулась в прежнее русло. Лера толстела, теща целыми днями хлопотала на кухне и по дому, Романов разъезжал с инспекцией по гарнизонам и охотничьим угодьям, а Беркутов продолжал ловить преступников. Времени для жены почти не оставалось, да она и не особенно-то расстраивалась, порой не видя мужа сутками. Статус замужней женщины ее вполне устраивал, а интересы ограничивались портнихой, личным парикмахером и маникюршей. В последние годы к этому списку добавились сериалы и скандальные ток-шоу. Переживая чужие жизни там, его жена была гостьей в их жизни тут. У них не было даже собаки — роль любимца с успехом исполнял домашний кинотеатр. С него сдувались пылинки, к нему постоянно вызывался мастер «для профилактики», а случайная царапина на его серебристых боках вызывала в Лерочке бурю эмоций.