Спустя несколько лет Карл Юхан утратил популярность, которую имел как наследник престола и человек, расширивший Швецию за счет Норвегии (между прочим, практически самостоятельной державы). Он правил как ему вздумается, из спальни, нередко вставая с постели уже во второй половине дня. «Фаворит» граф Магнус Браге настолько поднаторел во французском языке, что у него не было проблем даже с гасконским диалектом Карла Юхана; он сидел подле монаршего ложа, получая указания, как управлять страной, это называлось «спальной сессией». На самом деле привычка проводить значительную часть дня в постели осталась у Карла Юхана от военных походов, где он выучился писать, положив бумагу на задранные колени за неимением письменного стола. Однако, если слегка расширить перспективу, можно сказать, что он правил Швецией примерно так же, как в бытность военным наместником правил отдельными частями покоренной Германии, хотя то, что выглядит вполне гуманно и цивилизованно со стороны командующего иностранными оккупационными силами, не всегда представлялось уместным в мирной, избалованной и независимой Швеции, тем не менее все функционировало. Историки не выдвигали обвинений против «фаворита Браге», который, похоже, свои карманы особо не набивал, но работал до потери пульса. Действительно, в Швеции наступили тишина и спокойствие — после неразберихи периода свобод, после театрализованного самодержавия Густава III, который в свое время прервал так или иначе многообещающий демократический процесс, после катастрофической безрассудности и старческого слабоумия Карла XIII, каковое в конечном счете запросто могло привести к большому ущербу для державы.

Карл Юхан ни на минуту не забывал, что он пришелец на этом троне. Его крайне интересовал вопрос, существует ли стремление восстановить на престоле прежний королевский род. И неудивительно, что человек, сделавший карьеру во время революции, террора, при капризном императоре, испытывал тревогу, а что старые королевские роды могут вернуться, любой француз прекрасно знал.

Когда Карлфельдт в своем стихотворении «Карл Юхан» пишет: «Слова, как гром небесный, гремят из этих уст. /Приказ отдать он может на языке любом — /Придворные и слуги исполнят их бегом», — он намекает на знаменитые вспышки гнева Карла Юхана, конечно же, превратно трактовавшиеся в Швеции, где подобное поведение означает совсем другое, чем в Южной Франции. Но старый вояка перебрался в Швецию в возрасте сорока семи лет и стал королем в пятьдесят пять; он был человеком средних лет, уже сложившейся личностью. Одной из наиболее сильных сторон этой личности была способность останавливать бегущих в панике солдат, что он делал бурными вспышками гнева — вполне осознанными и точно дозированными. Так почему бы не прибегнуть к испытанной тактике для управления странным государством, населенным меланхоличным, пахнущим водкой и не слишком понятным народом?

Что чахоточный Карл Юхан предпочитал сидеть в заботливо натопленных покоях большого и холодного Стокгольмского дворца, тоже вполне понятно: таким образом туберкулезник из Южной Франции сумел дожить до восьмидесяти одного года — неплохое начало для легендарного долголетия Бернадотов, да и вообще большой успех для всякого жителя страны.

Он имел привычку брызгать одеколоном на тех, от кого пахло табачным дымом. Сейчас, когда ширится осознание вредности табака, выглядит это, пожалуй, не столь эксцентрично. Впрочем, Карл Юхан вообще привык разбрызгивать вокруг себя одеколон; Ханс Бьёркегрен[14], изучавший его и не принадлежащий к числу его поклонников, считает, что по этой причине он постоянно находился в состоянии алкогольного опьянения. Может, и так. Однако запах одеколона все же приятнее многих других, преобладавших в ту пору. Кстати, крепкие напитки король употреблял умеренно.

Временами история позволяла себе иронически усмехнуться, как в 1830 году, когда в Стокгольм прибыл французский посланник — сын его собрата по оружию и вечного противника Нея. После Июльской революции Франция вернулась к триколору, но, когда Ней младший вывесил сей революционный национальный символ перед французской миссией, Карл Юхан сделал ему реприманд. Сине-бело-красный стяг убрали, ибо в монархической Швеции он был неприемлем. Однако что думал в глубине души король Карл Юхан, который тридцатью двумя годами ранее, как посол Французской республики генерал Бернадот, вызвал в Вене беспорядки, самолично вывесив триколор в родном городе Марии Антуанетты?

А как насчет самой большой иронии, ведь Карл Юхан якобы никогда не позволял никому присутствовать, пока он одевался, из-за татуировки «Смерть королям!»? Как говорят итальянцы, «если это и неправда, то хорошо придумано», и люди сведущие с ними согласны, причем по нескольким причинам. Но не менее громко свидетельствуют сохранившиеся газеты 1797 года, как французские, так и английские, где генерал Бернадот пишет: «Республиканец по принципам и убеждению, я до самой смерти буду сражаться с роялистами». Возможно, легенда о татуировке берет начало отсюда?

Эта длинная глава о прародителе королевского рода Бернадотов, князе Понтекорво, открывалась замечанием, что он лучший шведский король всех времен, а сей факт не только малоизвестен, более того, он даже не упомянут ни в школьных учебниках, ни в иных письменных источниках.

Почему же он в Швеции король номер один по всем статьям?

Потому что после его восхождения на трон в 1818 году у нас в стране всегда царил мир.

На шведской территории не было ни вражеских войск, ни военных действий с тех пор, как в 1810 году он ступил на берег в Хельсингборге, а мир, если быть точным, царит со времен пустякового похода против Норвегии в 1814 году. Даже столь закоренелый республиканец, как автор этой книги, слегка сдерживается, сознавая, что при Бернадотах Швеция всегда жила в мире. Здесь налицо связь меж двумя совершенно разными феноменами, напоминающая ситуацию на Гибралтаре: пока живы единственные европейские обезьяны, гибралтарские макаки, эти скалы, по легенде, останутся британскими. В нашем случае причинная связь (после Карла Юхана) приблизительно столь же сильна. Однако британцы лелеют своих макак.

Все деяния, политика и настрой Карла XIV Юхана соответствуют этому сознательному курсу. Хорошая дисциплинированная армия, максимально возможное — лучше всего полное — невмешательство в чужие дела. Его сын и старший внук подвергали риску эту сознательно мирную политику, но Карл XIV Юхан приучил шведский народ жить в мире — в мире, обеспеченном целенаправленной политикой и наличием достаточно многочисленной собственной армии; обходится она недешево, но лучше свои войска в стране, нежели чужие. «Война — самая большая беда из всех, какие можно помыслить», — внушал он своему сыну; обдумывая военные законы, надо хорошенько помнить об этом.

Став в 1818 году королем, Карл Юхан сделал классическое по формулировке заявление (сегодня эта формулировка, встреться она в каком-либо сочинении, вызвала бы нарекания стилистов из-за отсутствия согласования, хотя в других языках и в других традициях она вполне приемлема), что «в силу расположения обособленная от прочих частей Европы, наша политика должна как особое преимущество постоянно обязывать нас никогда не участвовать в распрях, чуждых скандинавским нациям». Как комментировал это высказывание умница Кристер Вальбек с учетом того, чему мы успели (или должны бы успеть) научиться к концу XX века, данное программное заявление исходило из того, «что европейские распри касались проблем, которые либо не затрагивали Швецию, либо (что подразумевается) для Швеции было слишком рискованно в них встревать. Оба эти постулата ставились под вопрос при целом ряде важнейших решений относительно позиции Швеции после Карла Юхана. Однако же второй подразумеваемый постулат в конечном итоге всегда перевешивал».