Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Матвей спрятал шашку в ножны. Доложил:
– Один, похоже, этот дурачок. Тихо в лесу. Сразу убьем, или разбираться будем?
– Разберемся, – кряхтел я, слезая с седла, – что это за напасть неожиданная на нас навалилась среди бела дня.
Наша ватага уже окружила место событий.
– Нахальный какой-то, – недоумевал Иван, – наглый. Одному, с какой-то деревяшкой, напасть на вооруженный отряд! Смерти что ли ищет?
– Уже почти нашел, – отозвался боярин, легко спрыгивая с коня, – сейчас расспросим и убьем.
– Можно я его голыми руками? – деловито спросил ушкуйник, профессиональный убийца в Древней Руси. – Не разминался давно, отвыкаю.
– Эй, вы чего? – забеспокоился румяный силач, видя, что дело заворачивается не на шутку, – я ж так, попугать только…
– А мы напугались, – жестко ответил боярин. – Я воевода Тайного Приказа Великого Новгорода, и за дела эти тебя и запытаем! Мы шутить не любим! Отвечай быстро, песья кровь, кто послал? Кто научил на Владимира броситься?
Паренек заплакал, поняв, что с нами шутки плохи. О Тайном Приказе ходили пугающие слухи. Конечно, не НКВД и не СС, но все-таки!
– Никакого Владимира и не знаю…, я кушать сильно хочу…
Теперь мой несостоявшийся убийца скорее предпочел бы почувствовать на своем горле стальную хватку Марфы, чем отвечать за свои грехи перед грозной организацией.
Эх, горе ты мое горькое! Я сунул незнайке кусок пеммикана, дал сухарь.
– Владимир – это я. Не бойся, тебя не тронут. Как звать-величать?
– Емелька я, – весело хрустя сухариком представился новый знакомец, – а что за гадость вы тут едите?
Он отвел руку с пеммиканом в сторону.
– Кушай, сын мой, кушай, – поощрил его к действию святой отец, – это еда дальних народов. Она не очень вкусна, но сильно полезна.
После церковного одобрения сомнительного кушанья, Емельян вгрызся в него, как в просфору. Немного насытившись и глотнув воды из бурдюка, парень взялся рассказывать.
– Живем мы с матушкой в трех верстах отсюда в деревне Дубровка. Невелика деревенька, вся на три избы.
– Как у меня при лесопилке, – не утерпел Матвей.
Народ на него зашикал. Успеешь еще наболтаться. Емеля продолжил.
– Вчера пошел с утра в церковь, которая в селе Красный Яр. Село справное, большое, дворов много. Оно от нас далековато стоит, верст двадцать будет. Идти очень долго, поэтому пробежался по холодку. До поселка два часа, в церкви часок. Потом с девками отправился потолковать. Тамошние ребята не мешали, боялись со мной связываться. Торчал с девахами долго. Назад уж к вечеру подался. А Дубровки больше и нету! Спалил кто-то деревню, народ в полон угнали. Троих наших мужиков зарубили – сопротивлялись видно. Собак тоже порубали.
– Это охотники за рабами прошлись, – опять встрял неугомонный ушкуйник.
– Я голодный, как пес. В церковь не евши пошел, натощак, как и положено. В селе никто горбушки хлеба не дал – неурожай у них в этом году. Разбойники прошлись – ничего после себя не оставили! Тут калики перехожие подошли. Спросил у них хоть какой-нибудь еды. Заорали, клюшками замахали и ушли. А мне и идти-то некуда, родня вся в нашей деревеньке жила. Переночевал кое-как. С утра озлился, выстругал дубинку. Вот думаю, сейчас кого-нибудь встречу, напугаю – дадут покушать. А тут вы едете. Вот и попугал – сам еле жив остался.
У меня в голове забрезжила идея. Я, слушая жалостные истории молодого землепашца, уже успел присесть на поваленное дерево – слабость еще чувствовалась.
– А ты в самом деле очень силен?
– Самый сильный в деревне!
– Богатырь на три двора, – съехидничала Наина.
– Я и в селе, когда их парни меня от девок пытались отогнать, десятерых крепышей, как щенят раскидал!
– Это и я раскидаю, – лениво сообщил ушкуйник.
– Сейчас проверим, – сказал я. – Иван, дай-ка его дубину.
Оторвать от земли эту оглоблю, вытесанную, похоже, из бревна, Ване не удалось. Он с трудом приподнял один конец и теперь озирался – куда этакую орясину тащить.
– Ванечка, брось немедленно! Надорвешься! –закричала любящая его женщина, – пусть этот бугай сам ее корячит!
Преданный подчиненный оглянулся на меня – что скажет начальник.
– Бросай, бросай. Наина права, – одобрил я решение чаровницы, – пусть Емеля ухватит, это его вещица.
Иван с большим облегчением избавился от «вещицы». Емельян легко поднял свое изделие правой рукой, подумал, перекинул в левую.
– А теперь чего делать?
А теперь мы, дружок, применим классический богатырский тест, испытаем тебя на прочность.
– Лошадь подними.
– Которую?
Ни сомнений, ни колебаний в голосе. Ощущение, что эта «косая сажень в плечах», зарабатывает переноской лошадей в своей деревухе.
– Вон ту, гнедую бери, – указал я для чистоты эксперимента на Зорьку – уж ее-то вес знаем не понаслышке! – она смирная.
Емеля бросил дубину, поплевал для верности на ладони, потер их друг об друга, и отправился к кобыле. Он не торопясь подсунул под лошадь руки, легко ее поднял. Зорька аж заржала от неожиданности. Видать, подумала: не, ну это уже у людей входит в привычку! Скоро они все повадятся меня таскать! Ладно бы еще свой кто-нибудь, ну вот хотя бы эта курчавая девица, – она меленькая, если и уронит, сильно не ушибешься, а то этот долговязый взялся – брякнет, мало не покажется!
Высоченный, ростом под два метра, богатырь спросил:
– А дальше то чего делать? На плечи ее класть?
Моя душа пела – вот она, наша палочка-выручалочка!
– Ты лошадь держи так же, над головой, и пройди во-о-н до того вяза и назад. Осилишь?
– А то!
И уверенно понес. Вот это по-нашему, по-богатырски! Быстро вернулся.
– А дальше что?
– Потихоньку опусти кобылу на землю – не роняй!
Опустил бережно. Зорька обрадованно отскакала в сторонку – кто их знает людей, чего еще у них на уме!
– Пошли поговорим.
Подошел.
– Я так понимаю, идти тебе некуда?
– Хотел в Красный Яр опять податься, да они там сами последнюю репу без соли доедают.
– С нами пойдешь? Нам как раз работник сильный нужен.
– Кормить будете, пойду.
– А ты целый день за лошадью бежать можешь?
– Легко.
– А с человеком на плече?
– А то.
– Лошадь через реку перетащишь?
– Конечно.
Мне очень нравились его ответы на эти мои вопросы, типа – сделаешь? Легко, а то, конечно. Устроили бы варианты: без вопросов, сделаю обязательно. Другие, вроде таких: не знаю, подумаю, надо посоветоваться – были бы неприемлемы.
– Холодной воды боишься?
– Нет. У меня ни тулупа, ни зипуна, ни епанчи сроду не было. В избе, если натоплено, быть не могу – на сеновал ухожу. И мать такая же. Зимой сварим