– Я-то сам не мог выдать себя за художника, когда приехал туда два месяца назад, в мае, потому что совершенно не умею рисовать, – с усмешкой заметил Павел. – В экспозиции – там всего пять-шесть залов – я гобеленов не нашел, да и не надеялся на это особенно. Стало быть, они хранились в запасниках… Попробовал выдать себя за питерского журналиста, который приехал писать статью о коврах и гобеленах, но мне сразу не поверили. Ничего странного! У каждого поступка есть свои причины, и по какой-такой причине питерский журналист вдруг отправится в такое путешествие, чтобы посетить музей, который никогда гобеленами и коврами не славился. Их специализация – это история края, природа, ремесла, быт… Честно говоря, я еле ноги оттуда унес, заведующая стала задавать мне неудобные вопросы… было такое впечатление, что она готова вызвать милицию!

– Но почему вы думаете, что у меня получится осмотреть запасники или хотя бы увидеть каталог предметов, находящихся на хранении? – спросила его Александра. – Вы что же, считаете, что мое умение рисовать откроет передо мной все двери и сердца?

Павел тогда лишь улыбнулся и сделал загадочный жест, словно нарисовав в воздухе волну. Александре оставалось только строить предположения о том, что он имел в виду. Впрочем, ей все было ясно. Павел, по его собственному утверждению, сунулся в музей сгоряча, ничего толком не обдумав и отчего-то решив, что добыть гобелены никакого труда не составит. Он попросту надеялся их купить, помня о том, что даже самые богатые музеи не гнушаются тем, чтобы регулярно распродавать часть своих сокровищ. Но заведующая отделом хранения не только не желала идти навстречу его желаниям, она попросту выставила его, едва он заикнулся о своем корыстном намерении ознакомиться с запасниками.

– Так что вам, Александра, придется исправлять мои ошибки, – с грустью заметил он на прощанье. – Главное, не наделайте своих, иначе нам никогда не увидеть этих единорогов. Там, в музее, все уже насторожились, так что ведите себя как можно нейтральней. У вас простая задача: узнать любым путем, действительно ли гобелены находятся в этом музее. Мои сведения, быть может, устарели… Я получил их случайным образом, от приятеля, который видел их там в марте этого года. При каких обстоятельствах – мне неизвестно. Он просто мельком описал два гобелена, и до меня слишком поздно дошло, что описание сходится с бабушкиным. Я решил их найти во что бы то ни стало!

– То есть ваш приятель не уточнял, видел он их в одном из залов или в хранилище? – нахмурилась Александра. – А спросить его нельзя?

– Спросить его, к сожалению, мы уже ни о чем не сможем, – вздохнул Павел, и его глаза вдруг потускнели, словно их омрачила тяжелая мысль. – Он там, откуда не возвращаются. Умер вскоре после нашего разговора. Я, как всегда, слишком долго раздумывал, сомневался, а когда решился ему позвонить, чтобы все узнать подробнее, оказалось, что его уже две недели как похоронили. Но я сам в мае, во всяком случае, ни в одном зале ничего подобного не видел. Так что, скорее всего, это было хранилище.

«Итак, мне как будто не предстоит ничего особенно сложного и преступного… – Александра отставила опустевшую чашку. – Просто узнать, там ли гобелены и где именно. Сообщить Павлу. Правда, он не пожелал сказать, что собирается делать дальше, но сдается мне, ничего законного. Так что то, чем мне предстоит заняться, это самая банальная наводка. В случае, если кража будет обнаружена, в чем Павел почему-то сомневается, я буду осуждена как сообщница!»

– Еще кофе, пожалуйста! – обратилась она к проходившей мимо официантке. – И подскажите, кстати, есть ночные поезда на Пинск?

Александра почти не сомневалась, что официантка в курсе расписания вокзала, который находился в двух шагах. Это кафе относилось к разряду тех, куда заходят перекусить люди с чемоданами. В самом деле, девушка ответила ей на ходу, и оказалось, что вечерних поездов несколько. Последний, проходящий, Мурманск – Брест, уходил с минского вокзала около половины одиннадцатого вечера и прибывал в Пинск в половине пятого утра.

– Но он дорогой! – предупредила девушка, отворачиваясь к кофе-машине.

Для Александры цена билета не имела значения – Павел выдал ей аванс, который должен был покрыть все первоначальные расходы на проезд и на гостиницу. С собой у нее не было никаких художнических принадлежностей, необходимых для того, чтобы войти в доверие к персоналу музея. Их предстояло приобрести в Минске. «Пинск – город маленький, – рассуждала Александра. – Если окажется, что художница явилась без мольберта, кистей и красок и все это купила на месте, это может тут же стать известным… Но собственно… Зачем покупать, если можно одолжить?»

Она вынула почти разрядившийся телефон и набрала номер Татьяны.

– Ну, и как ты собираешься выкручиваться? – потрясенно спрашивала она через час с небольшим подругу. Они сидели в городском парке, на скамейке, неподалеку от набережной. – Ведь это кошмарный долг!

– В том-то и дело… – Татьяна казалась спокойной, хотя минуту назад, закончив рассказ о пережитых несчастьях, утирала глаза бумажной салфеткой. – Главное, что мне совершенно непонятно это его предприятие… И так некстати: Наташа учится в байдарочной секции, а это недешево, она не среди чемпионов, так что занятия платные. Максим поехал в Германию, в летнюю языковую школу, и тоже нужно заплатить. Просто голова кругом… К тому же сейчас лето, мертвый сезон… Я в неоплачиваемом отпуске.

Выяснилось, что муж Татьяны организовал в Польше художественную артель, содержание которой стоило ему приличной суммы, так как на первых порах предприятие не приносило успеха.

– И вот, можешь представить, Алесь закладывает нашу квартиру… Мы ее приватизировали в равных долях, он собственник половины. Не бред ли это? Куда я денусь с детьми в случае неудачи?

– Это невозможно себе представить… – протянула потрясенная Александра.

Мимо пробежали спортсмены, поглядывая на шагомеры, пристегнутые к запястьям. Татьяна сидела, не поднимая глаз, прижав сомкнутые ладони к лицу. Она уже не плакала, но дышала тяжело, как человек, отчаявшийся получить необходимую помощь.

– А помешать ему ты не могла? – спросила Александра, понимая, впрочем, что вопрос этот праздный. Она просто никак не могла поверить в то, что ее практичная подруга, куда лучше наделенная деловыми талантами, чем сама художница, могла позволить супругу ввязаться в такую авантюру, рискнув единственным жильем.

Татьяна выпрямилась и откинулась на спинку скамьи. Медленно, с трудом переводя дыхание, она покачала головой.

– Я сама все подписала. Тогда на меня что-то нашло… Не то чтобы он меня убедил, тут другое. Мы ведь давно живем порознь, я почти привыкла думать о нем, как о бывшем муже. Хотя о разводе мы ни разу не говорили. Но…

Она сделала неопределенный жест, словно предлагая собеседнице отнестись к ее признанию снисходительно.

– Ты понимаешь, мы все это время жили, не очень себя стесняя. Я точно знаю, у него в Польше была девушка. Не наша, эмигрантка, а местная, он у нее квартиру снимал на первых порах. Я случайно узнала, от общих знакомых. Ну, и с моей стороны тоже… – Татьяна сделала многозначительную паузу и тряхнула головой так резко, что ее длинные волосы, высветленные до белизны, рассыпались по плечам. – Было бы глупо в такой ситуации хранить верность. Встречалась где-то раз в неделю с одним человеком. Состоятельный, симпатичный, много общих интересов… Клиент нашего аукционного дома, я как-то продавала ему серебряный сервиз. Никаких разговоров о любви, конечно, мы не вели, мы же не дети! Потом, он прочно женат, трое детей, я ему семью ломать не собиралась. Просто… Как-то мы стали нужны друг другу, чтобы не перегореть. Семьи, проблемы, много работы…