– Согласен.

Потом Григорий заскочил к родителям.

– Ты в Москве? – удивилась мать.

– Прилетел ненадолго. – Он передал ей пакет с купленными по пути фруктами. – Надо решить кое-какие проблемы.

– Ты здоров?

– Да. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Давление не скачет. Спасибо тебе за лекарство.

– Как папа?

– Тоже нормально. – Она повернулась в сторону большой комнаты. – Отец, иди сюда. Гриша приехал.

Появился отец, в спортивном костюме, вконец поседевший, но такой же энергичный, как прежде.

– А как твои дела?

– Работаю. Всё хорошо.

– Тебя устраивает то, что ты делаешь?

– Устраивает.

– Это главное… Что мы здесь стоим? Идемте в кухню. Ты голоден?

– Нет.

– Чаю выпьешь?

– Выпью.

Пока грелся чайник, он стоял у окна. Перед ним был двор, образованный старыми зданиями в центре Москвы. Пространство его детства. Он не любил этот двор. Здесь ему впервые пришлось услышать «жид», понять, что он другой и отличается от тех, кто живет рядом. Хотя он был евреем наполовину и по еврейским традициям вообще не считался частью древнего народа. Мать – русская по национальности. Григорий больше походил на нее, чем на отца. Все равно ему давали понять – ты другой. Когда ему было двенадцать, он решил: если он на самом деле другой, он должен быть лучше, а не хуже.

Григорий не любил этот двор. Хотя при чем тут стиснутая домами и покрытая асфальтом часть земной поверхности, ничтожная по сравнению с громадным миром? Неподалеку располагалась школа, возглавляемая в прежние времена Колесником, самодуром и полным идиотом. Григорий хорошо помнил день, когда у входной двери собралась большая толпа учеников, им долго не разрешали войти внутрь. Потом дверь открыли, но учителя не подпускали учеников к окнам, выходящим на двор. Причина имелась, и весьма серьезная: на темном гравии, который покрывал двор, белым порошком было выведено: «Колесник дурак» и «Колесник брось чудить». Эти надписи венчал череп с костями. Порошок удалось определить очень скоро – это была известь, заготовленная для ремонта школы. Директор вызвал милицию, та обследовала двор, принялась допрашивать старшеклассников, но никого не нашла. И директор начал свое расследование. Почему он выбрал Григория? Решил, что тот может дрогнуть? Что предаст? Директор вызывал его в свой кабинет по несколько раз в день, сулил выгоды за сведения о том, кто сделал мерзкие надписи, угрожал. Григорий твердил, что не знает. Хотя знал. Сам он в подпольной акции участия не принимал, но был осведомлен, кто из его одноклассников осуществил столь славное деяние. Григория бесило то, что директор выбрал именно его. Он – слабое звено? Почему что еврей? Пусть даже наполовину. «Я не знаю», – усталым голосом твердил он, хотя внутри у него кипело. Григорий сдерживал себя, чтобы не сорваться, не выпалить какую-нибудь грубость. Он понимал – ему надо нормально закончить школу. Приходилось принимать унижение.

Книги по-прежнему занимали уйму места в родительском доме. Они были всюду – в гостиной, в коридоре, в комнате, где жили отец и мать. Художественные, научные, по математике, по истории, по многим отраслям знаний, справочники, энциклопедии, словари, пособия. Их покупал отец. Мать только вздыхала, когда он приносил новые книги – куда ставить? Но каким-то непостижимым образом удавалось найти им место. И все успокаивалось до новой покупки. Григорий привык жить с книгами, в их окружении. Они давали знания, могли насмешить, могли навеять грусть, увести от действительности и вернуть в нее. Они могли все. Но главное – учили думать.

Воскресенье, как и положено, сменило субботу. С превеликим трудом Анатолий Николаевич приходил в себя. Общение с Сергеем оказалось бурным – они выпили три бутылки. Как возвратился домой, Анатолий Николаевич не помнил. Одно успокаивало – перегрузив организм алкоголем, он вел себя тихо, никогда не лез в драку, не бедокурил.

Ему хотелось поглотить всю воду в округе. Опустошив очередную чашку чая, он решил: «Третья бутылка была лишней».

Наутро после перепоя последняя бутылка всегда кажется лишней. Весь вопрос в том, как вычислить ее в процессе употребления горячительной жидкости.

«О чем я с ним договорился? – мучительно думал Анатолий Николаевич. – Не помню… Я не помню. Ой, как хреново».

Он бы не стал напрягаться, но в голове застрял вчерашний приказ Юрия Ивановича искать людей для предвыборной работы. Одевшись, Анатолий Николаевич отправился к другу.

Сергей пребывал в сходном состоянии. Мысль о том, что последняя бутылка была лишней, показалась ему трезвой.

– Может, пивка? – В тусклом взгляде Сергея теплилась надежда.

Анатолий Николаевич не любил опохмеляться, но тут не устоял. Трудно было сказать: «Нет».

– Пошли.

Погода менялась. Пасмурный день отдавал осенью.

– Ты готов мне помочь? – спросил Анатолий Николаевич, глянув на друга.

– В чем?

– Ну… с выборами.

– С выборами?.. Готов. А что делать?

– Листовки клеить, агитировать. На встречи с избирателями ходить… Бабки хорошие заработать хочешь?

– Хочу.

– Бери отпуск за свой счет.

– Надо подумать.

– Чего тут думать? Бери.

Пиво легло на благодатную почву. Серый денек повеселел, хотя и не стал теплее. Но пить по второй бутылке из горлышка прямо на улице уже не хотелось.

– Пойдем куда-нибудь, – предложил Анатолий Николаевич.

Данная мысль поставила Сергея в затруднительное положение.

– Куда?

В самом деле, куда? Летом можно пойти на пляж, который располагался вверх по течению реки, в лес и еще во множество мест. А сейчас?

– Ну… в кино.

– Я-то не против. Денег наберем?

Ревизия карманов дала умеренно положительный результат. Движение в сторону ближайшего кинотеатра было предопределено. Теперь все зависело от того, что осталось в кассе.

Дешевые билеты нашлись. Друзей пропустили в пространство, примыкающее к зрительному залу. Попивая неспешно пиво, они смотрели, как другие до омерзения соблазнительно закусывают бутербродами и орешками.

Фильм был американский. Вполне добрая сказка. Яркое, красочное зрелище. Признаться, Анатолий Николаевич увлекся происходящим на экране, покорно ушел в тот мир, который выстроил для послушных зрителей режиссер. Но позже, когда они шли домой, Кузьмин проворчал:

– А где наше кино? Российское? Слава Богу, здесь не было мордобоя, всякой мерзости. Но все равно, где наше кино?

– Не знаю, – беззаботно отвечал Сергей. – По мне – такое лучше. Хороший фильм. Человеку надо развеяться. Отдохнуть мозгами. Что еще?