— Я ничего не хотел бы изменить, Светоний, — заявил диктатор, — ни одного года. Будь у меня вторая жизнь, я бы прожил ее точно так же, даже зная, что окажусь вот здесь, собираясь бежать из Рима. — Увидев замешательство Светония, Помпей хмыкнул. — Но это еще не последнее наше слово. Поторопимся, нужно выйти в море, пока не кончился отлив.

Сервилия смотрела на свое отражение в бронзовом зеркале. Вокруг суетились три рабыни, укладывали ей прическу, подкрашивали веки — она начала приводить себя в порядок задолго до рассвета. Предстоял особенный день. Говорили, что сегодня в Рим явится Цезарь, и ей хотелось предстать перед ним в наилучшем виде.

Сервилия, обнаженная, поднялась перед зеркалом, расправив плечи, и рабыня стала подкрашивать ей соски. От легкого прикосновения кисточки они затвердели, и Сервилия улыбнулась, а затем вздохнула. Зеркало не обманешь. Она провела ладонью по животу. В отличие от многодетных римских матрон ей удалось сохранить плоский живот, но с возрастом кожа потеряла упругость, уподобилась помятой, плохо натянутой ткани.

Легкие одежды, которые раньше подчеркивали прекрасные линии, теперь должны скрывать недостатки фигуры. Сервилия сохранила стройность — занятия верховой ездой помогали ей поддержать форму, но молодость дается только однажды, и ее молодость уже прошла. Неокрашенные волосы отливали серебром, и часто она мучила себя мыслью, что пора перестать скрывать свой возраст, пока все эти краски и румяна не стали его подчеркивать. Сервилии приходилось встречать женщин, которые не хотели признавать, что состарились, и она боялась стать таким же накрашенным пугалом в парике. Лучше быть седой, но достойной старухой, чем стать всеобщим посмешищем. Однако сегодня прибудет Цезарь, и она постарается выглядеть моложе.

Умащенная притираниями кожа казалась гладкой, но стоит пошевелиться — на ней появится сеть крошечных морщин, словно в насмешку сводя на нет все усилия. Какая трагедия, что у кожи столь короткая молодость, а потом нужны разные масла, краски…

— А Цезарь въедет в город, госпожа? — поинтересовалась одна из рабынь.

Сервилия взглянула на нее, понимая, чем вызван румянец девушки.

— Разумеется, Талия. Он придет во главе своей армии и проедет к Форуму выступить перед римлянами. Это будет настоящий триумф.

— Никогда не видела триумфа, — сказала Талия, потупив глаза.

Сервилия холодно улыбнулась — она почти ненавидела девушку за ее молодость.

— И сегодня не увидишь, дорогая моя. Нужно убирать дом к приходу Цезаря.

Девушка явно разочаровалась, но Сервилию это не беспокоило. Легионы Помпея ушли, и город, затаив дыхание, ждет Цезаря. Те, кто поддерживал диктатора, сидят в страхе, думая, что их арестуют и накажут. Улицы Рима, которые и в лучшие времена не отличались безопасностью, сегодня просто бурлят — разве можно молодой красивой рабыне бродить в такой день по городу, любуясь маршем галльских ветеранов? Сервилия не знала, приносят ли годы мудрость, но опыт они дают, и этого достаточно.

Она запрокинула голову и, не двигаясь, ждала, пока еще одна из рабынь опустит в сосуд с белладонной тонкую палочку слоновой кости и поднесет к глазам хозяйки. На конце палочки собралась темная капля и упала — почувствовав жжение, Сервилия опустила веки. Рабыня терпеливо ждала, когда у госпожи утихнет боль, потом закапала зелье в другой глаз.

В больших дозах белладонна — смертельный яд, но маленькая капля делает зрачки большими и темными, словно у молодой женщины в сумерках. На ярком свету зрение от этого ухудшается, однако чего не сделаешь ради красоты. Сервилия сняла с ресниц слезинки и вздохнула. Такая мелочь — но они могут скатиться на щеки и все испортить.

Самая юная из рабынь, держа в руках сосуд с краской для век, дожидалась, пока госпожа изучит в зеркале результаты их работы. Из-за расширившихся зрачков комната казалась хозяйке светлее, и она повеселела. Цезарь возвращается!

Выполняя приказ Цезаря, Агенобарб привел своих солдат в старые казармы Перворожденного, за стенами Рима. Последние десять лет там никто не жил, и, пока Агенобарб отряхивал сандалии, Сенека уже обдумывал, как организовать ремонт и чистку здания.

Оставшись на несколько драгоценных минут один, Агенобарб вошел в помещение для командиров и присел, положив на пыльный стол мех с вином. С улицы доносились голоса солдат, судачивших о недавних событиях. Агенобарб покачал головой, не в силах поверить в случившееся. Со вздохом он открыл бронзовое горлышко, опрокинул мех, и в горло полилась обжигающая струя.

У Рима полно разведчиков в окрестностях, и в городе знают, что произошло с войском Агенобарба. Интересно, кто получает донесения теперь, когда Помпея нет? За много веков Рим впервые остался без власти; в памяти людей еще жили мятежи Милона и Клодия. Наверное, пока горожане ждут нового хозяина, страх не даст им высунуться на улицу.

Клацанье подкованных железом сапог заставило Агенобарба поднять голову. В дверях, озираясь, стоял Сенека.

— Входи, парень, хлебни. Ну и день выдался! — проворчал Агенобарб.

— Я не нашел… — начал Сенека.

— Сядь и выпей. Обойдутся без тебя пару минут.

— Конечно, господин.

Агенобарб вздохнул. Ему было показалось, что лед между ними растаял, но вблизи стен Рима Сенека вернулся мыслями к своей карьере — как любой молодой римлянин из теперешних. Болезнь века.

— Ты отправил гонцов к побережью? Надеюсь, Помпей не стал нас дожидаться.

— Нет! Я не подумал… — Сенека начал подниматься.

Агенобарб жестом велел ему сесть:

— С этим можно подождать. Не знаю, сможем ли мы теперь соединиться с ним. — Сенека мигом насторожился и сделал удивленное лицо. — Парень, ты вместе со мной присягнул Цезарю. Только не говори, что не понимаешь, как это важно.

Сейчас начнет изворачиваться, подумал Агенобарб, но юноша поднял голову и посмотрел ему в глаза:

— Нет, я понимаю. Однако раньше я присягал служить Риму. Если Помпей увез сенат в Грецию, я должен следовать за ним.

Прежде чем ответить, Агенобарб отхлебнул вина.

— Твоя жизнь принадлежит Цезарю. Он ведь все тебе объяснил. Станешь и дальше против него сражаться — пощады не жди.

— Я все равно обязан вернуться к Помпею, — ответил Сенека.

Агенобарб надул щеки и выпустил воздух.

— Твоя честь — это твое дело. Нарушишь клятву, данную Цезарю?

— Клятва, данная врагу, ни к чему меня не обязывает, господин.

— А меня обязывает. Тебе стоит хорошенько подумать, чью сторону принять. Выберешь Помпея — Цезарь тебе яйца оторвет.

Запылав от гнева, Сенека поднялся:

— Тебе, видно, уже оторвал!

Агенобарб обрушил на стол кулак, подняв тучу пыли.

— По-твоему, пусть бы нас поубивали? Помпей именно так бы и поступил. Цезарь сказал, что намерен восстановить закон и порядок. И он доказал это, когда отпустил всех, поверив нашей клятве. Я просто потрясен его поступком, и если бы тебя заботила не только твоя карьера, ты бы понял почему.