- В следующий раз, - бросил Мишель и быстрым шагом отправился обратно в башню, где оставил таинственного мэтра Петрунеля.

Тот со скучающим видом листал одну из драгоценных старинных книг, лежавших на столике у окна. Книг король не дозволял касаться никому. Особенно этих – летописей правления де Наве с самых истоков. Когда-то король Александр приказал оправить эти книги в кожу, серебро и драгоценные камни. И они были настоящими сокровищами из всех вещей, принадлежавших де Наве. Однако появление короля Трезмонского нисколько не отвлекло Петрунеля от его занятия. Он продолжал читать и, будто мимоходом, проговорил:

- Есть что-то прекрасное в том, что Фенелла была названа в честь матери Эймара Наве, основателя вашего рода, не находите? Называть города именами близких – это много. Но и здесь я не нашел ни слова о том, почему Аброн отдала первое ожерелье чужому ребенку…

- Вы полагаете, это может быть важным? – поинтересовался Мишель. – Или как-то мне поможет?

- Вас не привлекают тайны?

- Они осложняют жизнь, а вы сейчас тянете время, когда и сами знаете, как его мало.

- А ведь стольких бед можно было избежать, если бы не было тайн, - задумчиво ответил мэтр Петрунель. – Но вы правы, сир. К чему теперь гадать, когда ничего не остается, кроме действий. Через два дня, в последний день осени, День Змеиный, когда все возвращается в места, которым принадлежит, вы вновь окажетесь в Трезмоне с ожерельем или без.

- А где будете вы?

- Я буду ждать. И не стану мешать вам. Слово мэтра Петрунеля, сир!

- Что ж, я готов.

- Как вам будет угодно, Ваше Величество, - усмехнулся Петрунель и щелкнул пальцами.

28 ноября 2015 года, Париж

- Я не хочу устраивать тебе сцен, - процедила сквозь зубы Мари, вцепившись руками в горчичных перчатках в руль и внимательно глядя на светофор. – Но, когда я вернусь из Бретиньи-Сюр-Орж, я не хочу видеть твоих вещей в своей квартире. В понедельник заеду к тебе за ключами. И на этом все, договорились?

- Договорились, - эхом отозвался молодой человек, расположившийся, несмотря на ремень безопасности, в самой вальяжной позе на соседнем сидении.

Он с важным видом смотрел в окно на мелькающие дома, в то время как его пальцы с безупречным маникюром постукивали по ручке дверцы в такт мелодии, раздававшейся из динамиков. Весь он, начиная с его длинных ресниц и заканчивая большим ртом с ярко очерченным изгибом губ, которым могли бы позавидовать многие женщины планеты, походил на высокооплачиваемую модель перед камерой именитого режиссера.

Мари проглотила ком обиды, резко возникший в горле и мешавший дышать. Но тут же взяла себя в руки. В конце концов, так даже проще. Все лучше, чем и дальше тянуть на себе этот груз с гордым названием «Наши отношения», выделенным розовым маркером. Даже при склонности к мелодраматическим эффектам, Мари отдавала себе отчет, что в данном случае «отношения» – результат ее собственной работы, не его. Но от этого менее гадко не становилось.

- Может быть, хоть объяснишь, за каким чертом предложил жить вместе? – в конце концов, не сдержалась она. – Это же должно мешать? Или нет?

- Чему мешать? – недоуменно спросил Алекс и повернулся к ней.

- Твоим поискам.

- Да нет, не мешало, - пожал он плечами. – С тобой было удобно. Но Лиз я давно люблю. Это другое…

Слова и комментарии, которые она собиралась обрушить на голову Алекса Романи, замерли у нее на губах. И Мари, чтобы не сбиться, сосредоточенно уставилась на дорогу. О великой любви своего теперь уже точно бывшего она узнала каких-то пару недель назад. И это был самый странный период в их так называемой совместной жизни. Его вещи по-прежнему валялись по ее квартире. А он таскался за Лиз на глазах Мари и всего ресторана. Впрочем, этого и следовало ожидать. Рано или поздно они все равно разошлись бы. Собственно, едва ли ей вообще светила нормальная семья. С Алексом – особенно.

Ее пригласили работать в новый ресторан семьи де Савинье «Шато дю трубадур» полгода назад. Вернее, тогда еще самого ресторана в помине не было. Были идея, помещение и шеф-повар Алекс Романи с его тремя гребанными мишленовскими звездами и предложенным меню из сети ресторанов де Савинье. Мари оформляла помещение. Романи воевал с владельцем за каждое измененное наименование. Вивьен Лиз де Савинье, дочь владельца, фонтанировала фантазиями, поскольку больше заняться ей было нечем.

Но даже к подобному бедламу последних месяцев в «Шато дю трубадур» Мари привыкла по роду своей профессии с шестнадцати лет. Первую идею она продала рекламному агентству именно в том нежном возрасте, будучи чертовски наивной и оглушительно юной студенткой Боз-Ар де Пари. Просто подала проект на конкурс под именем своей матери. И ей ответили. Обычно в жизни такого не происходит. Но с маленькой художницей Мари Легран случилось. К двадцати годам в мире дизайнерского бизнеса она сделала себе имя – Принцесса Легран. Так звали ее и сотрудники, и конкуренты. И даже некоторые клиенты.

За четыре года работы проект оформления ресторана в средневековом стиле для де Савинье был, кажется, самым изнуряющим. Открытие анонсировали 1 декабря. И Мари разрывалась между работой и необходимостью порвать с Алексом. К счастью, оставалось два дня. Два. И она будет свободна и от того, и от второго. Даже несмотря на обиду и ревность, душивших ее, будто змеи.

Она была интрижкой. Лиз он любил.

- Это другое, - повторила Мари и тряхнула головой, сворачивая к парковке возле ресторана. – Искренно надеюсь, что это другое и дальше будет держаться от тебя подальше.

- Не будь такой злючкой, малышка, - рассмеялся Алекс, выходя из машины и направляясь ко входу в ресторан. – Тебе не понять. Ты вообще дальше своих эскизов ничего не видишь. А ведь я тоже художник в некотором смысле. Лиз – моя муза, а на что можешь вдохновить ты?

Ни разу не обернувшись на Мари, он продолжал болтать, пока не скрылся за дверью. Она некоторое время смотрела ему вслед. А потом, подавив всхлип, грозивший превратиться в рыдание, стукнула кулаками по рулю.

Она тоже не любила Алекса. И он тоже был для нее – «другое». Всего лишь важный аксессуар к тому, что окружающие считали нормальностью. Стабильные отношения. Постоянный партнер. Мужик, который живет в твоем доме. И никакой любви, которую однажды она отважилась искать в его объятиях. Любовь при таком раскладе не предусмотрена. Просто она задыхалась от одиночества. И ни дня не ощущала себя на своем месте. С Алексом было просто – слишком занятый собой, он почти никогда не обращал внимания на ее странности. А если и замечал, то списывал на «творческую натуру». Собственно, почти все и всегда списывали ее замкнутость и недружелюбие именно на это.

«Художники часто смотрят в себя, а не вокруг», - пожимал плечами отец, когда мать в очередной раз билась над тем, чтобы познакомить ее с кем-то, кто был бы рядом. Ее сверстницы давно бегали на свидания, тогда как Мари торчала в студии на втором этаже их дома. Да, пожалуй, мадам Легран спешила приспособить ее к жизни, будто боясь не успеть.