– Хорошо у вас тут, – сказала Рита, прихлебывая чай и оглядывая большую комнату.

Здесь не было ни привычного ковра на стене, ни приличной мебели-«стенки». В посудном шкафчике вместо тарелок и чашек были одни только бокалы – узкие, широкие, маленькие, большие, да и те не хрустальные, а из простого стекла. Но смотрелось все равно красиво. (Правда, Рита ума не могла приложить, для чего людям так много бокалов? Разве что на свадьбу, так и свадьбы же не каждый день.)

Что-то мелодично стукнуло за спиной у Риты. Она вздрогнула и завертела головой.

– Ох, матушки! Чего это? – испугалась Рита.

– Что? – не поняла Нина Ивановна.

– Да вот стучит-то!

– А, это. – Нина Ивановна улыбнулась. – Часы. Они отбивают каждый час.

Рита успокоилась и загляделась на часы, изображающие всадника, оседлавшего небольшую лошадку, вставшую на дыбы.

– Красивые, – похвалила Рита. – И мужчина такой важный. Настоящий командир. Дорогие, поди, часы-то?

– Не знаю. Мне от матери достались. А ей – от ее матери.

– Вот оно как. – Рита вздохнула. – Бывает же у людей.

Нина посмотрела на Лизу и Лешку.

– Дети, если вам скучно – бегите в соседнюю комнату, там есть шашки и лото.

Лешка с Лизой переглянулись. Затем соскользнули со стульев и ушли в соседнюю комнату.

– Только дверь за собой прикройте! – сказала им вслед Рита. – Чтоб не мешали людям!

Лешка обернулся, хмыкнул и плотно прикрыл за собой дверь. Рита, робко глядя на Нину Ивановну, отпила чаю.

– Что думаешь делать дальше, Рита? – мягко поинтересовалась та.

– Ну… – Рита пожала плечами. – Хочу устроиться на работу.

– А образование у тебя какое?

Рита слегка стушевалась.

– Так я это… девять классов в школе закончила. А потом еще на швею училась. Только не работала по специальности. У нас в рабпоселке почти сразу цех закрыли.

– Кем же ты тогда работала?

– Много кем. – Рита робко улыбнулась. – Уборщицей. Санитаркой. Дворы мела. Так а че – я ведь никакой черной работы не боюсь. За любую могу взяться. Когда санитаркой в больнице работала – утки за больными выносила. И туалет привокзальный мыла…

– Ладно, не продолжай. – Нина Ивановна задумалась. – Послушай, – сказала она после паузы, – я тут проходила мимо конторы, в которой когда-то работала, и видела объявление. Кажется, им требуется уборщица.

– Я могу! – тут же выпалила Рита, вся подобравшись и с надеждой глядя на Нину Ивановну, словно от той зависела вся ее жизнь.

– Еще поинтересуюсь у своего родственника, – продолжала Нина Ивановна. – Он работает управляющим в кафе. Может, им нужна посудомойка.

– Спасибо! – с чувством сказала Рита.

Нина Ивановна улыбнулась:

– Погоди благодарить. Еще ведь ничего не известно. Ты, главное, не раскисай, все образуется.

– Не буду, – пообещала Рита. – Вот только… – Она снова поникла.

– Что? – спросила Нина Ивановна.

– У меня ж детишки непристроенные. С кем их-то оставлять, когда я буду работать?

Нина Ивановна ненадолго задумалась, после чего объявила:

– Эту проблему мы решим. Моя знакомая работает директором в лицее. Уверена, она не откажется взять Лешку и Лизу. А зарегистрируем их у меня в квартире.

– Лиза еще маленькая, – неуверенно сказала Рита.

– В лицее есть нулевой класс. Как раз для шестилеток. Там очень душевные преподаватели, и твои дети будут под присмотром с утра до вечера. – Нина Ивановна посмотрела на часы. – Ну, а теперь спать. Мне завтра с утра на работу.

Валерий Аркадьевич Старостин, профессор-нейрофизиолог, автор двадцати научных публикаций в журнале «Сайнс», лауреат научной премии имени Кольцова – и все это в сорок шесть лет! – стоял на мосту, облокотившись на железный парапет, и смотрел на мобильный телефон, который держал в руке.

Выглядел профессор скверно. Рыжеватая бородка его была неухожена, дужка очков нелепо выгнулась, пальто было порвано на плече, а на лбу и правой скуле светлели кусочки пластыря.

Лицо профессора Старостина было задумчивым, во взгляде читалась тревога, ему явно было не по себе.

И вдруг мобильник зазвонил. От испуга Старостин вздрогнул и едва не выронил телефон из пальцев, но быстро овладел собой, глянул на дисплей («Номер не определен»), секунду помешкал, а потом поднес мобильник к уху.

– Слушаю, – сказал он в трубу.

– Здравствуйте, Валерий Аркадьевич, – услышал он знакомый ровный голос. – Где вы?

– Я? – Старостин быстро посмотрел по сторонам, затем негромко и сухо проговорил в трубку: – Я там, где вынужден быть. Из-за вас.

– Звучит не очень конкретно, – так же спокойно и сухо произнес голос. – Ну да ладно. Вы кое-что у нас забрали, Валерий Аркадьевич. И мы хотим, чтобы вы это вернули. И чем быстрее, тем лучше.

– Лучше? – Лицо Старостина исказила усмешка, похожая на болезненную гримасу. – Для кого лучше?

– Для всех. И для вас в первую очередь. Давайте встретимся и все спокойно обсудим.

Профессор облизнул пересохшие от волнения губы.

– Мне нужны гарантии, – хрипло вымолвил он.

– Гарантии?

– Да! Гарантии того, что меня не постигнет участь моих коллег по лаборатории.

– Взрыв в лаборатории был несчастным случаем. Это первое. Вы можете сами выбрать место встречи. Это второе. Со своей стороны, я лично гарантирую, что ничего страшного с вами не случится. Это третье. Есть и четвертое. Мое начальство решило увеличить размер вашего вознаграждения – в два раза.

Профессор Старостин вынул из кармана плаща платок и промокнул вспотевший лоб.

– Вы платите мне за молчание? – сипло проговорил он. – За то, чтобы я предал своих коллег, которых вы убили?

– Валерий Аркадьевич, успокойтесь. Я просто хочу вам помочь. Если вы не прислушаетесь к моим советам, то ваша жизнь превратится в ад. Одно утешение – ад этот будет длиться очень недолго.

Профессор нервно дернул щекой. Помедлил, мучительно морщась, а затем сказал:

– Я позвоню вам и сообщу о своем решении.

– Валерий Аркад…

Старостин отключил мобильник, размахнулся и яростно зашвырнул его в реку.

Затем он поднял воротник плаща, огляделся и быстро зашагал по мосту. Одутловатое лицо его было бледным, глаза запали, губы подрагивали. Перед глазами у Старостина снова пронеслась жуткая картина расправы. Вот он сидит за столом, уставленным колбами и пробирками с реактивами, настроение у него отличное, и не столько потому, что успех последнего опыта открывает ему дорогу к внушительному финансовому вознаграждению, а потому, что успех этот – доказательство его правоты, его профессиональной состоятельности, его – черт побери! – таланта.