Валерий Аркадьевич делает пометки в журнале наблюдений и закрывает его. После чего встает из-за стола и подходит к клетке с обезьянами, возле которой уже собрались его коллеги. Лаборант Зиночка Непряжская держит в руке шприц. Лаборант Митя Старовойтов подносит ей пробирку с препаратом М8МВ7.

Все уже знают, что будет дальше, потому что препарат М8МВ7 – это почти то же самое, что препарат М8МВ7, который они опробовали на обезьянах две недели назад, однако новый препарат абсолютно не вызывает отторжения и не должен вызвать никаких аллергических реакций.

Обезьянка уже лежит на железном столе, лапы ее пристегнуты пластиковыми ремешками к стальным рамам. Обезьянка находится под действием седатика, она не спит, но и не волнуется, лишь спокойно и как-то обреченно смотрит на собравшихся возле стола людей в белых халатах.

Набрав в шприц препарат, Зиночка поворачивается к профессору Старостину. В ту же секунду глаза других коллег – а это восемь пар глаз – также обращаются на него. Лица у всех радостные, ведь цель почти достигнута, работа последних полутора лет закончилась успехом. Все ждут от Валерия Аркадьевича сигнала к началу, и он, поправив пальцем очки, обводит лица коллег веселым взглядом и спрашивает:

– Ну, что? Все готовы?

– Да, – едва ли не хором отвечают ему коллеги.

И он переводит взгляд на лаборанта Непряжскую и говорит:

– Зиночка, вводите препарат.

– Хорошо, Валерий Аркадьевич!

Зиночка склоняется над обезьянкой и делает ей укол. Обезьянка издает недовольный сиплый возглас, но не кричит и не мечется, и Зиночка спокойно вводит препарат, затем вынимает иглу, быстро зажимает ранку на предплечье обезьяны ватой, кладет шприц в биксу и поворачивается к Старостину.

– Готово, Валерий Аркадьевич!

И он улыбается ей в ответ, хочет похвалить ее за то, что она так хорошо работала все эти полтора года, что у нее такое милое лицо, и такая волшебная улыбка (держа в уме, что минувшей ночью в гостиничном номере им было хорошо вместе, и она сказала ему, что любит его, и, вполне возможно, не врала) – и пока он собирается сказать все это, в лаборатории происходит что-то страшное.

Он видит, что что-то черное упало к его ногам и крутится на месте, и понимает вдруг, что это граната, прямо как в кино, и что сейчас она взорвется – но она не взрывается.

– Зиночка! – хрипло кричит он, глядя на испачканное кровью лицо Зиночки.

Потом он слышит грохот, и еще не понимая, что это выстрелы, поднимается на ноги, поворачивается к двери и видит людей в черных масках, и люди эти держат в руках автоматы, и стволы автоматов подергиваются, и грохот, оглушительный грохот не смолкает, а превращается в странный гул. Время словно замедляет свой ход, превращается в вязкую, тягучую субстанцию. И тогда Валерий Аркадьевич, почти не осознавая, что делает, оглохший от гула, снова наклоняется, подбирает с пола неразорвавшуюся гранату, размахивается и швыряет ее к двери, туда, где стоят люди в черных масках, сжимающие в руках рявкающие, как адские псы, автоматы.

А потом лаборатория снова вздрагивает, и все тонет в облаке пыли, штукатурки и кусков арматуры. И Старостин, повернувшись к столу, берет с него кожаный холдер с пробирками и шприцем, поворачивается к окну, и тут время снова начинает течь быстро. И даже быстрее, чем раньше. Не чувствуя под собою ног, Старостин подбегает к окну, распахивает его, забирается на подоконник, а потом прыгает вниз, со второго этажа. Приземляется на куст акации, падает, крича от боли, но поднимается на ноги и, пошатываясь, как пьяный, бежит прочь от лаборатории.

…И вот он уже здесь. Живой и невредимый, если не считать вывихнутой лодыжки и нескольких ссадин, заклеенных пластырем телесного цвета. Он жив, а Зиночка Непряжская и Митя Старовойтов мертвы, и у Зиночки нет лица, и самой ее, конечно, уже нет, даже тела, наверное, не осталось. Люди в черных масках уничтожили, утилизовали все – тела, препараты, трупы обезьян, документацию, его личный журнал наблюдений…

Пораженный это мыслью, Валерий Аркадьевич резко останавливается.

«Что же делать дальше?» – думает он. И спрашивает себя вслух, с ужасом, горечью и досадой в голосе:

– Что же делать дальше?

И вдруг испытывает острое чувство чужого присутствия. И… уже понимает, что за ним наблюдают. Он и бежит к углу дома, надеясь успеть свернуть в переулок, где его ждет взятая напрокат машина, бежевая «Мазда-СХ5». Только бы успеть… Только бы успеть!

Что-то обжигает левое ухо профессора Старостина, но он не останавливается – он бежит.

* * *

– Имя-фамилия-отчество?

– Рита Суханкина. По отчеству Алексеевна.

Лидия, веснушчатая тридцатипятилетняя толстуха в броской одежде и ярко накрашенными губами, медленно вписала все это в формуляр.

– Сколько лет?

– Тридцать два.

Толстуха вписала и это. Затем подняла бульдожью голову и, строго посмотрев на Риту, спросила:

– Резюме у тебя есть?

Рита непонимающе округлила глаза:

– Чего?

Лида фыркнула:

– Расслабься, я шучу. Шваброй и тряпкой владеешь на профессиональном уровне?

– Э-э… полы мыть умею, – не сразу сообразила Рита. – Я работала санитаркой и еще…

– Полезный навык, – кивнула Лида, не дослушав. – В общем, так. Работать будешь по графику двое суток через двое. Зарплата – двенадцать тысяч. Выплата два раза в месяц, пятого и двадцать пятого. Устраивает?

– Да! – поспешно кивнула Рита.

– Твоя каптерка за стеной. Надевай халат, бери швабру, тряпку, ведро и дуй в туалет. Туалет на этом же этаже, слева по коридору, там найдешь.

…Полчаса спустя Рита, одетая в синий халат, стояла со шваброй в руках перед дверью мужского туалета. Вид у нее был растерянный.

– Ты чего стоишь? – услышала она голос Лиды.

Рита обернулась. Толстуха, грозно уткнув руки в бока, стояла перед ней.

– Так это… – Рита растерянно повела плечами. – Там люди.

– Где там?

– В туалете.

– Они тебе что, мешают?

– Нет, но… – Рита смутилась. – Они же мужчины.

Лида усмехнулась, раздвинув уголками накрашенных губ толстые розовые щеки.

– А ты чего ждала? Что там обезьяны будут?

– Я думала, надо закрыть туалет на санитарную пятиминутку, – сказала Рита. – Мы так делали.

– Закрыть? – удивилась Лида. – Зачем? Стесняешься, что ли?

Рита не ответила, лишь снова неловко повела плечами. Лида хмыкнула.

– Зря. Мужики тебя даже не заметят. Они ж тут все богатеи.

– Но я-то их замечу, – смущенно сказала Рита.

Лида пристально посмотрела на нее и сказала: