обратно к порезу, я отстраняюсь от ее тела. Мне нужно время, чтобы остыть. И холодный душ или немного уединения, чтобы привести себя в порядок.

— Останься здесь на ночь, — говорит она, глядя на меня снизу вверх своими невинными голубыми глазами.

— Милли, — говорю я с предупреждающей ноткой в голосе.

— Заткнись, Ноа, — стонет она. — Посмотри на погоду. Ты не можешь вернуться в свой отель. Я постелю тебе на диване.

Она спрыгивает со стойки, отталкивая меня и грязную тряпку в сторону, и внезапно спотыкается. Я ловлю ее и смеюсь.

— Ты выпила много алкоголя и ударилась головой, думаю, я сам постелю.

— Постельное белье в том же шкафу, — говорит она, указывая на коридор. — Я хочу принять душ.

Ее настроение определенно испортилось. Игривой Милли больше нет. И Милли с поднятыми стенами вернулась в полной мере.

Я вздыхаю, когда она уходит в ванную. Воспользовавшись моментом, облокачиваюсь на стойку и пытаюсь собраться с мыслями. Энни высовывает голову из-за спинки дивана и смотрит в мою сторону.

— Составишь мне компанию? — спрашиваю я ее, когда она наклоняет голову набок. Мгновение спустя она спрыгивает с дивана и несется в спальню. — Окей, я сам по себе.

Я тихо смеюсь про себя и бросаю все окровавленные тряпки в раковину, прежде чем пойти взять постельное белье из шкафа. Если я смогу держать свои руки при себе всю ночь, я заслужу гребаную награду.

ГЛАВА 7

Милли

Громкий раскат грома сотрясает маленький коттедж и будит меня. Я переворачиваюсь на другой бок и проверяю время — четыре часа утра. Стону от стука в голове и встаю с кровати, чтобы пописать.

Энни крепко спит в своей лежанке и едва обращает на меня внимание, когда я прохожу мимо. После ванной я на цыпочках выхожу на кухню, пытаясь бесшумно достать немного воды и аспирин. Ноа храпит на диване, и я не могу не посмотреть на него.

Его большое тело раскинулось, татуированная нога свисает с дивана, одна рука над головой, а одеяло свисает низко под животом. Когда вспыхивает молния, я отвлекаюсь на твердый пресс, который она освещает, а затем бегу прямо в свой кофейный бар, звеня кружками и пакетами с кофе.

— Миллс? — спрашивает Ноа, вздрогнув, когда садится. Его волосы растрепаны до гребаного совершенства, а голос все еще хриплый после сна. Господи боже. — Ты в порядке?

— Да, извини, — шепчу я, хватаясь за бедро, на котором определенно будет синяк. — Я пыталась вести себя тихо и выпить обезболивающее. — Пытаюсь небрежно рассмеяться, но у меня не получается.

— Хорошо, — говорит он, сбрасывая одеяло и вставая. — Давай я найду. Уверен, что ты чувствуешь себя дерьмово.

Когда он обходит диван, я вижу, что он полностью разделся до своих очень узких боксеров. И, похоже, чувствует себя как дома…

— Смотри вверх, злючка, — шутит он, проходя мимо, его мужской запах вторгается в мое пространство.

Я ошеломленно замолкаю. Раньше я могла винить алкоголь в том, что он заставлял меня чувствовать. Но сейчас? Тут нечего винить, кроме того, что, может быть, я все еще наполовину сплю. Черт, я не знаю. Мой мозг борется с телом в жестоком перетягивании каната. И тело, кажется, побеждает.

Я могла бы сделать это снова, верно? Теперь я взрослая. Я знаю, как отделить чувства от секса. И он был прав, когда сказал, что может удовлетворить мои потребности лучше, чем Брэндон. Если он мог сделать это девять лет назад, будучи молодым и относительно неопытным, то сейчас определенно прокачал свои навыки.

Влюбленность в человека более половины жизни, как правило, портит эмоции. Трудно избавиться от притяжения. Даже если он был ослом все эти годы, сейчас он здесь. Ноа появился, извинился, и он, черт возьми, прямо передо мной, а моего брата нигде нет. Мы могли бы провести все лето вместе.

Любуясь тем, как изгибается и двигается его пресс, когда он бродит по кухне, я внезапно испытываю сильную, очень сильную жажду. И я хочу не пить.

— Ноа, — мой голос срывается, когда я произношу его имя. Звучит отчаянно, но, на самом деле, в данный момент меня это не слишком волнует.

— Да? — Он наливает стакан воды и идет навстречу, передавая его мне. — Что еще тебе предложить? Ты плохо себя чувствуешь?

Снова вспыхивает молния, освещая его лицо. Он смотрит на меня серьезно, как будто готов сделать все, что угодно.

После его извинений ранее я чувствую себя немного слабой в плане решимости.

Он протягивает руку, проводит по моим волосам и подходит ближе. Я делаю глоток воды, а затем ставлю стакан на стойку рядом с собой. Дождь хлещет по окнам, и гром раскатывается по дому. Каждый раз, когда ударяет молния, она освещает его тело, и меня охватывает возбуждение, которое не хочет отходить на второй план.

— Ты извинился.

Его брови сходятся вместе.

— Да, извинился.

— Спасибо тебе за это.

— Не за что, Милли. Я не должен был… — Он изо всех сил пытается выговорить эти слова, но вместо этого просто притягивает меня в объятия, прижимая к своей груди, целует в макушку и вдыхает мой запах. — Мне так жаль, милая. Я был придурком. Я обращался с тобой хуже всех. И я никогда больше так не сделаю. Я знаю, что причинил тебе боль, но хочу загладить свою вину. Я хочу, чтобы мы снова стали друзьями.

— Это было частью твоего плана, когда ты приехал сюда? — спрашиваю я его. — Вернуть мою благосклонность?

Он смеется.

— Я планировал просить у тебя прощения все лето. Я собирался целовать задницу так сильно, как только могу. Но появился и сразу же разозлил тебя.

Я притворяюсь уверенной, рукам блуждаю от его спины к бедрам, а затем между нами к его прессу, потом мягко отстраняюсь, чтобы посмотреть на него. Я запускаю пальцы в пояс его боксеров и прижимаю его бедра вплотную к своим. Он все еще наполовину тверд, его член пульсирует напротив.

— Знаешь, есть более веселый способ извиниться. — Мой голос выдает нервозность и немного дрожит, когда я пытаюсь звучать сексуально. Я благодарю богов за покров тьмы. Без этого, у меня хватило бы смелости произнести эти слова.

Его хватка на моих волосах усиливается, оттягивая мою голову назад и обнажая шею.

— Правда? — спрашивает он, его глаза сверлят мои. Одна из его рук перемещается к моему горлу, в то время как его большой палец проводит по моей челюсти. — Что бы это могло быть?

— Возможно, вместо разговоров ты мог